Али и Нино

– Тебе придется преодолеть некоторые трудности, друг мой. Если вдруг понадобится помощь, можешь рассчитывать на меня. Я за межнациональные браки между аристократическими семьями, представляющими наши народы. Мы должны поддерживать друг друга.

Я с благодарностью пожал ему руку. Значит, и среди армян встречаются действительно достойные люди. Мысль меня взволновала, и, уставший, я вошел в дом. Слуга сидел на корточках на полу и читал. Я взглянул на книгу. На страницах вязью были выведены арабские буквы Корана. Слуга поднялся и поклонился. Я взял книгу в руку: «О, вы, кто верует, знайте, что вино, азартные игры и рисунки являют собой мерзость и порождены шайтаном. Избегайте их, и вам это зачтется. Шайтан пытается отвернуть вас от Аллаха и молитвы». Страницы источали сладкий аромат. Тонкая желтоватая бумага шелестела. Слова Аллаха, заключенные в кожаный переплет книги, были суровы и назидательны. Я вернул книгу и поднялся к себе в комнату. Диван был таким широким, низким и мягким. Я закрыл глаза так, как это делал каждый раз, когда хотел с особой отчетливостью представить себе что-нибудь. Я видел шампанское, Евгения Онегина на балу, пустые выпученные глаза Нахараряна, мягкие губы Нино и орды врагов, наступавшие на нас через горы, чтобы завоевать город.

С улицы доносилось монотонное пение. Это был несчастный влюбленный Ашум. Он был старым, и никто не знал, какую любовь он пережил. Люди прозвали его Меджнуном, что по-арабски значило «томящийся от любви». По ночам он слонялся по пустым переулкам, садился в каком-нибудь углу, рыдал и пел о своем горе до рассвета. Монотонное пение навевало сон. Я повернулся к стене и погрузился в темноту и грезы. Жизнь все еще была прекрасной.

Глава 11

У палки два конца: верхний и нижний. Переверни палку, и верхний конец окажется внизу, а нижний – наверху. Палка же ничуть не изменится. То же самое можно сказать обо мне. Я такой же, что и месяц или год тому назад. В мире все также воюют и те же самые генералы одерживают победы или терпят поражения. Но те, которые раньше называли меня трусом, теперь при встрече со мной опускают глаза: друзья и родственники хвалят меня за мудрость, а отец с восхищением поглядывает на меня. Но палка сама ничуть не изменилась. Однажды по городу пронесся слух, будто его величество султан Великой Османской империи Мехмед Рашид решил объявить неверным войну. Его победоносные войска продвигались в восточном и западном направлениях, чтобы освободить мусульман от русского и английского ига. Кругом говорили, что началась священная война, а над дворцом халифа развевалось зеленое знамя пророка. Я превратился в героя. Ко мне стали наведываться друзья, с восхищением отзываясь о моей дальновидности. Все же прав был я, отказавшись идти воевать. Мусульмане никогда не должны идти против султана. Наши братья турки прибудут в Баку, а объединившийся с турками наш народ превратится в единую нацию верующих.

Я молча кивал, не отвечая на их похвалу. Мудрый человек не должен реагировать на хвалу или хулу. Друзья развернули карты. Они, ссорясь, выясняли, каким маршрутом воспользуются турки, чтобы въехать в город. Я положил конец этим ссорам, заявив, что независимо от маршрута турки, по всей вероятности, войдут сюда через армянский квартал. Друзья опять восхищенно посмотрели на меня и похвалили за дальновидность.

Человеческая душа меняется за ночь. Ни один мусульманин больше не горел желанием взяться за оружие. Ильяс-беку война вдруг наскучила, и Зейнал-аге пришлось заплатить огромную сумму, чтобы он попал в Бакинский гарнизон. Бедолага как раз до объявления турками войны сдал экзамен на чин офицера, и каким-то чудом даже Мухаммеду Гейдару удалось выдержать его. Теперь они оба были лейтенантами и проводили дни в казармах, снедаемые завистью по отношению ко мне, не присягнувшему на верность царю. У них уже не было пути назад. Да и не принуждал их никто. Сами ведь знали, на что шли, и я первый отвернулся бы от них, измени они этой присяге.

В те дни я больше отмалчивался, чтобы придать какую-то четкость своим размышлениям. Лишь изредка я выходил по вечерам из дому и быстрым шагом направлялся к небольшой мечети около крепости. Там, в старом доме, жил мой старый школьный товарищ Сеид Мустафа, который являлся потомком пророка. У друга было рябое лицо и маленькие узкие глаза, и подпоясывался он зеленым кушаком, как подобало людям с его саном. Отец Сеида был имам небольшой мечети, а дед – знаменитым мудрецом на пире имама Рзы в священном городе Мешед. Он молился пять раз в день и выводил имя безбожника халифа Езида мелом на подошве ступней, чтобы изо дня в день втаптывать в грязь имя того, кто презрел истинную веру. На десятый день мухаррама, в траурный день Ашшура он бичевал себя цепями до крови. Нино считала его фанатиком и презирала за это. Мне же он нравился за ясность мысли, поскольку он, как никто другой, мог отличить добро от зла, правду от лжи. Он приветствовал меня радушной улыбкой: