Алина Покровская. Дорога цветов

Это подростковое, примитивное ощущение огонька, медленно разрастающегося в пламя, возникло тогда, и, наверное, поэтому так радостно было спустя десятилетия прочитать слова режиссера того спектакля, Леонида Ефимовича Хейфеца[3], в интервью, приведенном в статье Натальи Казьминой[4] об Алине Покровской, опубликованном в сборнике «Звезды Театра Российской Армии»: «Так получилось, что, будучи совсем еще молодым режиссером, я оказался в хорошей компании с Анатолием Эфросом и Игорем Владимировым – мы почти одновременно поставили пьесу Арбузова «Мой бедный Марат». И вот появились на сцене сразу три Лики: Ольга Яковлева – в Театре имени Ленинского комсомола, Алиса Фрейндлих – в Театре имени Ленсовета и Алина Покровская – в Театре Советской Армии. Алиса покоряла зрителей именно остротой душевных движений, Ольга – романтическим флером образа. Алина была из них, может быть,

самой теплой, самой будничной Ликой, но именно такой, какой, мне казалось, и написал свою героиню Арбузов. Именно такую Лику и столько лет могли так мучительно-счастливо любить двое прекрасных мужчин, Марат и Леонидик, именно к ней, такой, олицетворяющей собой уют, гармонию и счастье семейного очага, могли так упорно стремиться они через годы и расстояния» (курсив мой. – Н. С.).

Пройдет много лет, и Алина Станиславовна Покровская назовет этот период жизни «блаженными репетициями» и вспомнит, с каким ужасом встретили они слова Хейфеца о том, что сегодня их работу придет смотреть Алексей Николаевич Арбузов…

Через десятилетия режиссер театра Сергей Вальков вспоминал то время: «Я был свидетелем репетиций Леонида Ефимовича Хейфеца “Моего бедного Марата”. Этот спектакль я высидел с самого начала репетиций и был счастлив. Это вообще было счастливое время: Андрей Алексеевич[5] принимал руководство театром, Хейфец ставил свой второй спектакль после замечательной дипломной работы “Шоссе на Большую Медведицу”. Они все, занятые в “Марате”, Алена Покровская, Гена Крынкин, Андрей Майоров, работали так вдохновенно, так сильно, что в каких-то сценах просто дух захватывало. Не могу забыть эпизод, когда приходит посылка: блокадный Ленинград, уже сожжена вся мебель, комната пуста, голод дошел до крайней точки. И они все вместе открывают этот ящик, сидя на корточках, и просто как голодные собаки рассматривают то, что там внутри, – принюхиваясь, боясь прикоснуться к этому чуду, чуду забытой еды… Надо было в это время видеть их глаза, выражение их лиц…

Эти молодые ребята пришли в труппу удивительно вовремя: очень сильное старшее поколение работало из спектакля в спектакль, каждым своим выходом на сцену доказывая, что театр – это высокое служение. Традиции, заложенные Алексеем Дмитриевичем Поповым[6] в нравственный фундамент Театра Армии, были живы и как будто втягивали этот особый воздух в тех, кто пополнял труппу. И молодежь не просто видела, но воспринимала, впитывала от замечательных артистов старшего и среднего поколения это чувство, совершенно по-особому относясь ко всему, что им доверялось.

В этой связи можно вспомнить спектакль “Часовщик и курица, или Мастера времени”, странноватую пьесу, в которой наша молодежь, в частности, девушки, Покровская, Голубкина, Вилькина, играли бессловесные роли физкультурниц. В белых трусах на резинках, белых футболках они появлялись, делали так популярные в то время пирамиды и убегали со сцены. И я не помню случая, чтобы кто-то из них отказался или пропустил репетицию, или как-то попытался уклониться от этих довольно непростых физических упражнений. Они делали все увлеченно, воспринимая свои бессловесные появления как полноценные роли, потому что уже были “заражены” идеей служения театру, где все имеет свое значение, свой смысл, поставленный на целостность спектакля, на его выразительность…»

А совсем недавно, отвечая на вопрос о своих любимых ролях в театре, Алина Покровская первой назвала Лику из «Моего бедного Марата»…

Так и осталось для меня навсегда одним из самых редких «штрихов», отличающих Алину Покровскую от многих других очень хороших и очень известных актрис, это ее тепло Лики из «Моего бедного Марата», идущее из души и согревающее разных (даже и не самых привлекательных) героинь, которых довелось ей создать на сцене и на экране. С годами и десятилетиями это ощущение только усиливалось, и даже становилось не совсем понятным: каким образом умудряется актриса нести в себе это чувство человеческого тепла, помноженное на уникальную работоспособность, во время своих немногочисленных появлений на экране в телепередачах и спектаклях на радио. И более всего на той самой сцене, куда Покровская пришла сразу после окончания Щепкинского театрального училища и прослужила ей почти шесть десятков лет.

Согревать зрителей и слушателей…

А еще – ощущаемое еще в те далекие десятилетия, укрепляющееся с годами на уровне интуиции и подтвержденное словами Сергея Евгеньевича Валькова чувство служения, присущее актрисе с самых первых шагов в театре.