Алёша Карпов

Поднимая стакан, Петчер вопросительно посмотрел на своего собеседника.

— Что же могу сделать я, дорогой Темплер?

— Очень многое, — после молчания ответил тот. — Первая ваша обязанность — внимательно следить за ходом военных действий. В том случае, когда дела русских будут плохи на фронте, вы должны помогать им всеми имеющимися у нас средствами, поднимая при этом большой шум. И, наоборот, если их дела пойдут успешно, нужно всеми мерами тайно способствовать поражению русской армии. Учтите, я говорю с вами от имени и по поручению влиятельных лиц Англии, и это указание должно являться для вас законом.

— Не беспокойтесь, сэр, — потирая руки и не скрывая волнения, ответил Петчер. — Такие указания полностью совладают с моими желаниями, и они будут выполнены.

Темплер порылся в кармане.

— Вот вам инструкция вашего дядюшки. — Он подал Петчеру аккуратно сложенную бумажку. — На жертвы и затраты не скупитесь. Они будут оплачены. Вам следует только вести их учет.

Петчер поднялся.

— Разрешите считать, дорогой Темплер, наш официальный разговор на том законченным. Сегодня проживающие здесь англичане должны хорошо, по-русски, выпить.

Собеседники весело рассмеялись и, покачиваясь от выпитого коньяка, прошли в столовую. Там уже собирались живущие на заводе англичане.

Глава семнадцатая

Петчер долго совещался со становым приставом. Он еще и еще раз уточнял «черный список», в который собственноручно заносил смутьянов и зачинщиков.

— Плохо вы знаете эту мразь, — упрекал он пристава. — Мал список, многих, видимо, пропустили.

— Позвольте… Здесь больше восьмидесяти человек. В список внесены все, кто хотя бы в малейшей степени проявил себя как революционер. Скрывать я их не буду. На что они мне?

— А почему в списке нет Гандарина Еремея? Почему?

— У нас нет данных, чтобы считать Гандарина революционером.

— Как? — вскакивая, возмутился англичанин. — У вас нет данных? Да этот мерзавец нагрубил мне в первый же день моего приезда. Во время забастовки вел себя, как разбойник. А вы говорите, что это не революционер? Да он во сто раз хуже революционера! Просто вы этих негодяев не знаете.

Пристав взял ручку:

— Если хотите, можно записать и Гандарина, но он у нас не числится.

— Если не числится, надо зачислить. Этот забастовщик должен быть в списках первым. Мы никого не должны пропустить. А Папахин? Я имею, например, сведения, что начальник центральной шахты тоже сочувствует настроениям этих идиотов.

— Да, ходят такие слухи, — поспешно согласился пристав. — Разрешите тогда и его записать?..

— Нет, нет, — запротестовал Петчер. — В список вносить его не нужно. Здесь мы придумаем что-либо пооригинальнее…

Управляющий позвонил и передал список конторщику.

— Вызовите начальников этих рабочих, — приказал он. — Предупредите их, что завтра все эти лица будут уволены.

— Прикажете приготовить расчет? — спросил конторщик.

— Да, приготовьте всем, кроме работающих на Смирновской шахте. Их пока не предупреждайте.

Конторщик поспешно скрылся за дверью.

— А вам, господин Ручкин, надо завтра быть начеку. Прибывший вчера взвод черкесов вместе с урядником пошлите в контору. Остальных людей держите наготове. Возможно, понадобятся. А это возьмите себе… — Он сунул полицейскому пачку кредитных билетов.

Пристав лихо откозырял:

— Все будет исполнено, господин управляющий… Рады стараться!

* * *

Через три дня после увольнения нескольких десятков рабочих управляющий вызвал к себе Папахина и без всяких предисловий предложил снова принять всех уволенных на Смирновскую шахту.

— Возьмите, пусть работают. Черт с ними. Не хотелось, да ладно.

Папахин знал, что среди уволенных, в основном, были социал-демократы и сочувствующие им рабочие. Он был рад, что они возвращаются на работу, но не мог понять, почему Петчер решил всех их направить на Смирновскую шахту. Он попытался выяснить истинную причину такого решения.

— Мне хотелось бы узнать, господин Петчер, что заставляет вас принять этих людей на работу? Ведь вы их только что уволили. Не лучше ли этого не делать?

Англичанин развел руками:

— Теперь не могу. Я дал обещание Жульбертону. Англичане не могут нарушать своего слова.

— Простите, не пойму: причем тут Жульбертон и ваше слово?

Петчер старался не смотреть на собеседника.

— Вы говорите, господин Папахин, что вам непонятно, почему я это делаю? Значит, придется объяснить вам, что значит данное мною мистеру Жульбертону слово.

Он поудобнее уселся в кресло, закурил сигару: