Алька Верник и наследие предков

Где-то рядом мелькнула русая макушка Стаса. Увидев нас, помахал рукой. Тут же в нашу сторону обернулись еще две русые головки младших сестер Погодина. Близнецам Дарине и Полине исполнилось по пять лет. Они считали себя взрослыми дамами и сейчас с обеих сторон облепили брата, наперебой комментируя происходящее. Родители Стаса стояли рядом, и едва сдерживая смех, наблюдали за этой картиной. Сам же Погодин хоть и закатывал глаза, но держался стойко и мужественно терпел все измывательства сестер.

– Аля, – я обернулась на голос Дениса, – можно тебя на минуточку?

– Капитан Истархов, до отлета «Этилгейл» еще два часа, сейчас курсантам дано время для прощания с друзьями и родственниками. К какой из перечисленных категорий вы относите себя? – надо же, и голос не дрогнул, и сердце больше не стучит. Может и правда Хунькина отрава действует…

– Извини, – тихо сказал он и отошел.

– Деничка, – краем глаза заметила, как к Истархову подбежала красивая девушка, что-то быстро начавшая ему говорить. Эта была совершенно незнакома мне. Интересно, а что стало с той, которая из нашей спальни…

– Ира, я же просил не приезжать в космопорт, – донесся до меня злой и раздраженный голос Дениса. Схватив подружку за локоток, он потащил ее куда-то к выходу из зала таможенного досмотра и парочка скрылась из вида.

Удивительно, но никаких, абсолютно никаких эмоций я сейчас не испытывала. Нет, вру. Мне было забавно наблюдать за Истарховым и в то же время, отчего-то в душе я немного жалела его. Врать себе и самому же в это верить грустно, неправильно и… в общем жаль Истархова и все.

Таможенный досмотр начался, люди неспешно подходили к окну, ставили багаж на сканирующее устройство и также неспешно проходили в комнату ожидания. Провожающие попрощавшись, покидали зал. Некоторые плакали. Мы с Хуней на досмотр не спешили, продолжая тихо разговаривать с моими родственниками.

В помещение, где располагалась 57 секция вошла очень колоритная группа людей. Народа в зале осталось немного и все присутствующие разом обернулись. А посмотреть было на что, потому что в зал вошло семейство Селедкиных. Сам Жоффрей шел в середине их этнической композиции, его словно взяли в тиски трое медведоподобных мужика с густыми бородами, одетых в льняные, расшитые по вороту косоворотки и полосатые штаны. Мужчин сопровождала женщина с длинной косой в красном сарафане, она держала на руках младенца, то и дело поглаживая его по кудрявым волосикам. А впереди, в темно-синем платье и лихо повязанном на голове белом платочке, опираясь на клюку, шествовала сухонькая старушка. И вот всем сразу было ясно – кто в семье Селедкиных главный.

– Фрол, Мяфодий, отпуститя парня, вы яму вдыхнуть ня даетя! – вещал этот маленький генерал в юбке тонким, но очень громким голосом, – а ты Жоффреюшка поминай нас там, в космасе-та своем добрам словам. Мядку я тобе положила, хорошего липаваго. Чай нету на вашей Ксипеи-та мядку такова? Оооо… То-то и оно, што нету! Ты, Жоффреюшка на мядок та налягай, он от усех хвороб помогет, да оберег, что матерь вышила носи, он от дурного глазу да от лихих людей помогет…

– Хорошо, бабушка, – простонал Жоффрей, видимо уже не первый раз, но старушку было не остановить.

– А вот кума Авдотья намедни болтала, што холода там в космасе-та вашем. Дак ты Жоффреюшка на парней-то ня сматри, гульфик из шерсти овечьей, што я тобе связала, носи! Застудишь «пятушок», што потом делать станешь? Ох, ня довяряю я лекарям-то инопланетным. Там ить ня травок наших, ня заговоров… Бяряги хозяйство та! Мужик без хозяйства, сам знаишь, што птица без неба – так пшик, одно названня!

– Серафима Дормидонтовна, – попыталась унять старушку женщина, видя, как налились стыдливым румянцем щеки Жоффрея.

– А ты, Улька, мне рот-та ня затыкай, – огрызнулся маленький генерал, – я добра тваму сыну желаю!

– Бабушка, мне пора, – жалобно проблеял Жоффрей, уже готовый броситься бежать к спасительному окошку.

– Ну, – остановилась старушка, – пора дык пора. Ничо ня попишишь. Прощаться будем! Храни тобя бог, внук мой старшенькай Жоффреюшка. Поминай там родню- та свою. А уж мы усе за тобя помолимся.

Семейство Селедкиных перешло к жарким прощальным объятиям, а мы с Хуней, да и родственники мои отворачивались, давясь смехом. Наконец, Жоффрей вырвался и понесся к таможенному окну.

– Пяшы, ня забывай! – крикнула бабулька.

– Ладно, – выдохнул он.

– И нам пора выдвигаться, – сквозь смех сказала Хуня, – пошли, Аль. Феокл сумки!

– Я тебя у вашего корабля подожду, – шепнула мне бабушка Пелагея, – он как раз рядом с астерийским.

Я спешно расцеловалась с родителями и всю дорогу до окошка досмотра оборачивалась, смотря, как отец уговаривает маму не плакать. А вот подойдя, мы с Хуней стали свидетелями нешуточной драмы.

– Что провозите в стеклянной таре? – вопрошал андроид-таможенник у Жоффрея.

– Там ме… там ме… мед! – разволновался не на шутку Жорка.

– Провоз продуктов питания запрещен, – ответил служащий.