Алла Ларионова и Николай Рыбников. Любовь на Заречной улице

– Ларионова первый раз вышла на театральную сцену практически восемь лет назад в нашем спектакле «Коварство, деньги и любовь». Она играла в трех новеллах три разных образа: Антонину, затем старуху, в гротесковом рисунке, абсолютно преображаясь, и – мамашу в «Свадьбе». Она у нас пела, хотя заверяла всех, что не умеет петь. Умела, и хорошо. Перед выходом на сцену всегда очень волновалась. И радовалась, когда видела, как ее принимает зритель. Она никогда его не разочаровывала и всегда уходила с овациями.

В воскресенье 23 апреля, когда я ей позвонил, она только что приехала с гастролей из Белгорода. Я попросил ее сыграть в Нашем театре имени Рубена Симонова в маленькой новелле за одну актрису, которая никак не могла играть в этот день. Она с радостью согласилась. Это был действительно трудовой подвиг.

Она была чудотворно легкий человек. Играя с ней в спектакле, мы каждый раз вновь и вновь убеждались в ее поистине звездной популярности. Я уже не говорю о России, я говорю о тех, кто отошел от России и помнит до сегодняшнего времени Аллу Дмитриевну Ларионову, живя в Алма-Ате, Ташкенте, Бишкеке, о русских людях в Австралии, Канаде, Израиле. Вместе с ней и мы пережили чудные мгновения жизни.

В проникновенных словах выразил чувства многих людей Василий Лановой:

– Ее знал весь народ. Ее звали просто «Ларионова» – профессора, академики, а в деревнях – «наша красавица».

Это ли не есть вершина отношения к человеку, звезда он или не звезда? «Наша»! У нее была державная российская красота. Державная. Ни одной западной полузачуханной даме и не снилось то, что излучало ее лицо. То был иконный лик в сочетании с поразительно открытым добрым началом, которое изливала ее душа. Немногие актеры вызывают такое чувство. Особенно сегодняшние «миллиметровщики», которые пришли в кинематограф на прагматических началах и не понимают, почему их не принимают так, как до сих пор все принимают Аллу Ларионову. Она была редким созданием природы. И – ушла… Мне вспоминаются замечательные строки поэта Василия Жуковского:

О милых спутниках, которые наш свет

Своим сопутствием для нас животворили,Не говори с тоской: их нет,Но с благодарностию: были.

…На этом фоне как пощечина, как несмываемое оскорбление памяти актрисы воспринимается статейка, опубликованная примерно месяц спустя после ее смерти.

Зачем, кому понадобилось порочить умершего человека? Впрочем, вопросы излишни. Зачем? Чтобы газетенка раскупалась обывателем, падким на небылицы про известных людей. Кому? Бойкому сочинителю этих небылиц Владимиру Скворцову. Имени на такого рода матерьяльчиках, правда, не сделаешь (всю жизнь работаю в журналистике, а ни о «золотом», ни о «ржавом пере» Скворцове слыхом не слыхивала), а деньги, сегодня, очень даже сделаешь. Тем более что Скворцов свято верит в то, что они не пахнут.

Присутствовавший на похоронах Ларионовой репортер подслушал, в чем без всякого стыда признается, болтовню двух кумушек. Пересказывать, что эти два грифа несли, а третий гриф, Скворцов, в клюве принес в родную редакцию, нет нужды. Я вообще сомневаюсь, что те кумушки существовали в реальности. А был то ловкий репортерский прием: можно настрочить все, что в голову придет, а в случае чего – спрятаться за бабские юбки.

В статейке все факты перевраны, к тому же издевательски интерпретированы. Написана она скороговоркой глотающего слюну завзятого сплетника.

Гильдия актеров и друзья семьи Рыбниковых направили письмо в редакцию газеты, опубликовавшей сие сочинение. Ответ был в том духе, что в эпоху гласности каждый имеет право на свою точку зрения… Короче, отмазали своего автора. Вместо того, чтобы как следует вмазать ему. (Это моя точка зрения – имею право.) Резвись, Скворцов, не знай печали!

А хорошим людям посоветую: ни в радости, ни в горе не пускайте скворцовых, коих сейчас много развелось, на порог, чтобы они не испакостили вам все своим «собственным мнением». Ведь даже маленький комок грязи может принести боль.

Разухабистая статейка эта давно забыта. Но я намеренно напомнила о ней здесь, в книге. Редакция не осудила своего автора. Не привлекли Скворцова и к суду по статье за клевету. До того ли было убитым горем дочерям?

Но безнаказанность развращает. И есть нравственный суд – в него не надо подавать никаких заявлений. Оболгать умершего человека, который защитить себя не может, женщину, которая при жизни, как мало кто другой, натерпелась от сплетен и клеветы, собирать «жареные факты» для статьи, стоя у ее гроба, – по законам нравственности преступление.