Аллегория жизни/Игра в смерть

Фортунато уже ранним утром прибыл в небольшой городок, находящийся среди чащ и привлекающий любителей красного вина и тосканских кипарисовых пейзажей. Фортунато звал и жену составить ему компанию, но она мотивировала свой отказ неподходящим моментом для посещений, тем более что её кумир, основатель газеты «Газета», уже насчитывал не первый десяток и в случае заражения рисковал жизнью. Надя призналась, что ей не хватало путешествий и новых эмоций, побуждающих творить, но карантин касался всех.

Ухоженная вилла была спокойной, как и всё вокруг, обособленной, будто время здесь не существовало. Перед выездом инспектор известил другого Фортунато о своём визите и уже предвидел интереснейший разговор.

«Мой друг, я всегда рад поделиться своими знаниями и мыслями. Посвятил этому всю жизнь и несказанно признателен судьбе за привилегию заниматься любимым делом.»

День выдался туманным, влажным, нелюдимым. Фортунато нажал на звонок и задорный голос через домофон пригласил его пройти в кабинет. Инспектор уже в коридоре осмотрелся: интерьер, заключенный в полутьму, соответствовал моде ушедшего столетия. В убранстве напрочь отсутствовала пластика, заполонившая начало двадцать первого века.

«Ну идите же, не стесняйтесь», послышалось откуда-то из глубины дома. Фортунато пошел на голос. В центре безмерного зала, заполненного шкафами с книгами, стеллажами и массивной коричневой лакированной мебелью, сидел в коляске очень высокий и худощавый, как бы вытянутый, хозяин дома. На угловатом лице светлые глаза сохраняли выражение детского наивного удивления.

«Снимите маску. Я достаточно пережил в жизни, и раз вы у меня дома мы должны доверять друг другу и оставаться людьми. Человек должен стремиться жить красиво.» Фортунато послушался и присел в кресло на удаленном расстоянии.

«Вы очень молоды, я даже не ожидал, я очень люблю окружать себя молодежью. Вы знакомы с историей моей жизни?»

Фортунато улыбнулся: «Не совсем, это моя жена, ваша поклонница, тоже журналистка, посоветовала организовать встречу с вами. У неё мятежный склад характера и она видит в вас эталон человека, который не прогибаясь под изменчивый мир, заслужил почтение, уважение и симпатию даже у оппонентов. Надя же обтачивает углы.»

«Зря она лишает себя свободы. Если ты не разозлил никого, то зря прожил день, это моё мнение. Я хочу с ней встретиться, понимаю, что сейчас не момент, но как только всё урегулируется, рад буду знакомству. Видите, я лишен свободы движения, но меня это не тревожит. Я могу окунуться в атмосферу Руана с Мадам Бовари, вернуться в Марсель, сбежав с острова Монте Кристо или же пройти через ад в компании с Данте. Лишь материальное имеет границы, ваша жена в нужном направлении. Мы, писатели, создаём машину времени и лишь мы ни к чему и ни к кому не привязаны. Моя сиделка живет на втором этаже, куда мне ход заказан. Я её не вижу и рад спокойствию, слишком много сумбура и действия я пережил.

Начиная с фашизма: первоначальный энтузиазм меня заразил, я был ещё глупым подростком и предстоящая жизнь казалась приключением. Когда ситуация вышла из-под контроля, я написал о своём разочаровании в газете: Дуче приносит вред. Меня посадили с дизертирами СС и приговорили к расстрелу. Когда каждую ночь слышались выстрелы, конкретные, смертельные, меня одолели страх и тревога. Я не скрываю, умереть неожиданно и с целью – одно, но ожидание… Эта неизвестность сравнима с рабством, и я написал прошение о помиловании. Меня перевели в Миланскую тюрьму, где все говорили по-итальянски, и я понял, что если не сбегу оттуда, то буду настоящим болваном. Через полгода мне удалось это сделать. Я остался в Милане, писать. Я заметил, что чем удачнее ты найдешь тему для разжигания полемики, тем больше тебя будут читать. Чтобы не иметь проблем с заключением, я иногда просто выдумывал некоторые события, как описал битву которой не было. Или же опубликовал мемуары об итало-абессинской войне.

Особый интерес у читателей вызвали подробности моего гражданского брака за небольшую сумму денег. Я обзавёлся «мадамой», девочкой двенадцати лет. Потом я ездил по странам Восточной Европы и оттуда вёл репортажи, стараясь передать бессмысленность конфликтов, продолжающихся в мирное время. Мои мысли подвергались цензуре и чтобы не подстраиваться под пропаганду, я основал собственную газету. Выбора у меня не было, свои противоречия мог позволить себе лишь я сам. Независимость – главное богатство. Я увлёкся историей, это же как писать о настоящем, но свободно. Общество привязано к насущному дню, не озадачиваясь фактом, что наши предки не только те, которые учавствовали в нашем зарождении, но и те, чьими заслугами мы пользуемся ежедневно. Для меня это древние греки и римляне. Им я посвятил целые серии книг, чтобы не забывать о вечном возвращении истории. Помнить корни.