Аллегро забвения

– Ну, что больная, говорить будем? – спросил таким же холодным голосом хирург. – Ну, не хотите говорить и не надо. Это ваше право. Нам придётся сообщить в милицию. Извините случай криминального характера.

Хирург и медсестра вышли из палаты. Катя закрыла глаза и увидела море, маму и папу на водных лыжах.

Эпизод 7

Александр Сергеевич Платов заведующий психиатрическим отделением больницы и хирург Эдуард Владленович Дулев дружили, непонятно по каким соображениям и когда совпадало их дежурство, играли в шахматы в кабинете психиатра под выпивку. Никто не предъявлял к ним никаких претензий, потому, что врачей не хватало в больнице.

– Мне тут пациентка одна на моей халтуре в пластической хирургии попросила из курносого варианта носа сделать греческий, – говорил, делая ход пешкой опьяневший пластический хирург.

– Я думаю, поменять ей нос вам не составило особого труда, – ответил психиатр и глотнул из рюмки коньяк.

– Что вы говорите? Вы, даже не представляете милейший Александр Сергеевич, насколько эта процедура с точки моего профессионального мнения утомительна своей ненужностью. Вот, как бы вы воплотили желание клиента, если при моделировании лица в компьютерной проекции физиономия приобретает зловещий крысиный оттенок изображения? Фу. И ведь не переубедишь клиента на фотографии, что он уродом становится. Ведь фотография не передаёт все тонкости кривого зеркала. Пока всё заживёт, встанет на свои места, пройдём время

– Я бы сделал по-другому, – ответил, задумавшись, психиатр, – напоил бы Клофелином клиента, а когда он заснет, вдарил бы ему по переносице скалкой, так слегка, чтобы пошёл процесс гипотетического варианта операции и разбудил бы пациента. Вот, когда он без особого ущерба увидит свой греческий профиль, ему будет, о чём подумать перед предстоящей операцией.

Повисла пауза. Психиатр и пластик смотрели друг другу в глаза. Лица были серьёзные, скулы ходили желваками на покрасневших от выпитого коньяка лицах. Огоньки в глазах озорства и безнаказанности за поступки, которые прикрывались громкими словами о продвижении достижений в медицине ради государственных благ, жарили язвой и выплеснулись громким хохотом обоих врачей.

– Ну, у вас скажем, конечно, много ответственности, но если вас, как вы сказали, обманули, то и пострадаете только вы, – разводил руками психиатр. – А, представьте, если обманут меня. Как вы думаете, во что этот обман выльется обществу? Вот девушка лежит у нас, лапочка, вспомните. Глазки чистые, губки бантиком. Катя Калиничева. Видно, что она еле держится после перенесённых ею страданий страшного изнасилования.

– А, может быть и ничего такого страшного с ней не случилось, – отвечал хирург, переставляя шахматную фигуру психиатра с доски на стол и делая подряд два хода королевой. – Всего-то девственности лишилась. Может сама хотела такого представления дела.

– Я, сомневаюсь. На моей практике в психиатрической лечебнице я и не такое видел, – коварно излагал свои мысли психиатр. – Тяжело распознать в глазах пациента истину. Ну, это еще, куда ни шло, а вы представляете, как тяжело подстроиться под тех с кем общаются сами пациенты в потусторонних мирах?

Оба врача посмотрели друг на друга, выпили по рюмочке конька и закурили.

– Девочка эта на стадии заболевания, я это вижу, у меня опыт, и её заболевание прогрессирует. Она, как овец перережет своих обидчиков, попомните мои слова. Я у неё это в глазах прочитал, – брызгал слюной психиатр.

– Так надо диагноз поставить соответствующий, – шелестел выпившим коньяком пластик, – запереть в казематы, изолировать от общества.

– А как? Она повода не даёт. Залегла, как рыба на дно и соглашается со всеми. Ну, ни одного слова против, хоть бери и насилуй, со всем согласится. Вижу, понимает она, что упрятать могут её, – договорил психиатр и сделал хирургу ход королевой. – Мат вам, господин хирург.

В кабинет вошёл медбрат Копылов, роста небольшого, с рыжей шевелюрой кучерявых волос, торчавшего чуба из-под санитарной шапочки и сказал:

– Александр Сергеевич, ваш ненормальный Шмелёв опять по морде съездил мне, за то, что я ему сказал, чтобы он руками не хватал в столовой пищу для больных пациентов. Я, конечно, могу и ответить, вы же знаете, но потом скандала не оберёшься. Он же вам жалуется и плачет гад.

– Хорошо Копылов, иди, я разберусь, – ответил психиатр.

Копылов вышел, а хирург поинтересовался:

– Александр Сергеевич, а кто это Шмелёв?

– Я с ним встретился в психиатрической лечебнице пять лет назад, когда там работали над темой невроз-психоз для более пристального изучения с целью уточнения границ данного понятия в психиатрии. Мальчику было пятнадцать лет, он был воспитанником Детского дома с уклоном детских отклонений от стандартной нормы. Мама его сдала сразу в детдом, как только почувствовала признаки этих отклонений. В процессе работы с такими детьми я иногда пытался установить первоисточники заболевания, не исключая наследственность. В частности меня этот мальчик заинтересовал тем, что он проник ко мне сыновьями чувствами, а я, как вы знаете, до сих пор одинок.