Аллегро

— Застанем, — бурчит продюсер, с завистью поглядывая на ребят. Молодые, сильные, удачливые, всё у них ещё впереди, всё ещё состоится. Вспомнят наверное когда-нибудь Сэма Вайнштока добрым словом. — Заодно посмотрим на ту базу. — Говорит он. — Там огромный спортивный центр, в рекламе я где-то видел. Кошмарное дело. С большим уклоном в экстрим. Вроде «Диснейленда», только для взрослых. «Сломай башка» по-русски. Это сейчас модно. И кемпинги, конечно, и дансинги, и казино, и бары, и девочки. Всё есть.

Смирнов досадливо морщится.

— Только бы Ульяшов мой, без меня там… чего не натворил.

— Ах, да! — странным образом под наушниками услыхав, вскидывается Венька. Вынимает наушник из уха, перестаёт судорожно дёргаться и головой мотать… — Не беспокойся, старик! Я забыл тебе сказать… — Наушник, как паралитический, продолжает сам по себе громко шипеть высокими, и глухо бухать нижними частотами. — Прикинь, я сегодня психолога твоего утром толкаю, — весело говорит он и Саньке, и Сэму, главное, Саньке. — Мол, кончай, говорю, ночевать, товарищ, вставай пришёл. А он мычит, говорит, не может: зарядку ещё не делал, зубы не чистил, не завтракал, форму не гладил, и вообще… Сечёшь, да? — толкает Саньку. — Я укатался! Говорю, какую форму, дядя? У нас машина! мы с Сёмой! нам надо! мы едем… А он спрашивает: «С каким ещё Сёмой? Кто такой, из какой роты?» Представляете, как оторвался мужик? Я говорю, ну, вы даёте, товарищ психолог. А он мне: «Передайте, говорит, вашему Сёме, если он наш, я ему полностью доверяю, и полностью делегирую. Но если что не так, семь суток губы. Как с куста!» — Венька заливисто хохочет, хлопая Сёму по колену. — Так что, Сёма, смотри, старайся, не то полковник тебя накажет…

Водитель, швед, тоже с улыбкой, вглядывается порой в зеркало заднего вида… Ну эти русские, весёлые ребята, ничего не понимая из разговора, думает он, хотя, странные. В такую даль, и втроём… Наверное денег без счёта… У них там вообще, говорят, деньгами… эээ… домашних кур даже кормят… Удивительное дело! А курицы не едят… А петухи? Не понятно! Когда ему, водителю, в баре кто-то из своих, местных, это сказал, он не поверил: это не возможно, — как это? — это же бумага! Но ему заметили: «Да! Но у них, у русских, именно так». Теперь, поглядывая в зеркало, он ждал момента, чтобы уточнить, а если поросятам дать — у его маминой мамы своя свиноферма, — лучше будет — нет? И русскими деньгами только кормить, или можно разными? Момента ждал…

И в гостинице, в номере, после «странного» звонка, не всё так было просто. Если самой Натали со шведскими пьяницами — ни «ме», которые, ни «бе», всё было абсолютно ясно и понятно, то телефону — нет. Верунчик не успевает в ванной комнате под душ встать, как тот же самый нахальный звонок: «То-рео-дор-р-р…», вновь принялся громко вызванивать. Это, мы помним, происходит в Стокгольме, в гостинице… Звонит телефон, бренчит, надрывается. Теперь уже Натали, «как лань лесная…», грациозно выбралась из-под одеяла… Тоже нагая. И тоже — ух, ты! — умереть не встать! Во, у наших девчонок фигуры! Ё моё! Класс! На тысячу бакс… эээ баллов. Улёт!!

И с другой стороны условного провода, в Москве, в той же самой оркестровке, странные непонятки тоже не кончились. Всё та же заинтересованная группа музыкантов оркестра, с интересом наблюдает за попытками своего товарища выполнить приказ: провести международные переговоры, установить контакт.

— А-а-а… м-м-м… — дождавшись ответа, вновь замычал Тимофеев, но уже довольно уверенно замычал, на взгляд коллег, с напором. — Гёрл, май нейм из… это… — с трудом ворочая языком сложные буквосочетания, с трудом отыскивая аналоги. — О! Ни хрена себе! — жалуется вдруг своей «аудитории» русскими словами. — Она вроде обматерила меня. За что? — снова осторожно приникает ухом к телефону, слушает, и вновь с удивлением отстраняется. — О, ещё раз…

— Дай-ка я послушаю, — тянется рукой Трушкин. — Может, она не англичанка? Может, наша?

— Ага, армянка она! Ваша! — отодвигая Лёвину руку, грубо поддевает Кобзев. — Не мешай человеку разговаривать.

У Трушкина шерсть на загривке в стойку встала, мгновенно потемнели глаза… Вновь похоже запахло дракой.

— Нет-нет, — торопливо вклинивается старшина, видя, что Трушкин всерьёз собирается обидеться на Кобзева. — Я вот чего понять не могу: как телефон товарища подполковника у этой женщины оказался, которая материться?

Действительно вопрос. Хороший. Главное, неожиданный.

Что не говорите, а Костя Саныч клёвый старшина, мужик, в смысле, нет нет, да и разведёт ситуацию, ввернёт правильное слово, сейчас вопрос. Действительно странно…

— Действительно, — соглашается дирижёр. — Как это?

— Украли их, — вновь принимаясь за своё, восклицает Генка Мальцев. — Как пить дать, их украли. Я говорю. Зуб… это…

Ум-м-м…

Возникла пауза.

Теперь эта идея не кажется такой уж бредовой.

— Тимофеев, Кобзев, вам приказ, — находится подполковник. — Обязательно сегодня дозвониться, выяснить что там и почему… Понятно?

— Так точно, — отзываются назначенные.

— Я на связи, — предупреждает дирижёр. — Мне доложить первому.