Аллегро

— Это когда они на обратную дорогу, что ли… — бормотал он. — Когда мы… вы с Гейл… У нас… деньги… в коридоре… Одна беленькая была, да! — вспоминал он. — С длинными волосами, а другая чёрная, с короткими… Они плакали… Но ничего на русском про детей, товарищ подполковник, там не было… Это точно… Я же сам… там был… — Хайченко запнулся, и огорчённо развёл руками. — Ничего не понимаю.

— А на английском? — спросил Смирнов. — Что они говорили?

— Они?! Н-н-не… — старшина отрицательно крутил головой, руки то к груди прикладывал, то к слушателям протягивал, заметно потерян был, растерян, но — все видели — человек честно старался всё вспомнить, восстановить картину. — Другая тоже… плакала, да! Тоже чего-то там, жаловалась… Я видел! Но она же… непонятно. Я же немецкий в школе, это… А она же на этом… на англ… ийском… вроде!

— Так это же, наверное, Венька! — напугав всех, неожиданно обрадовано вскричал Смирнов. — Наверняка он. Его работа. Точно. Ха-ха-ха… — Расхохотался.

— Смирнов, что с вами? — опасливо отшатнулся подполковник.

— Амба! Крыша у чувака поехала, — заметил Трушкин, и предупредил. — И у меня сейчас поедет. И у всех. Если вы не перестанете на Тимоху наезжать, со всякими своими жёнами.

— Санька, какой ещё Венька, причём он, ты что? — возмутился Кобзев. — Если тут о беленьких с чёрненькими говорят? О бабах!

А Смирнов — молодой, пацан, старший сержант, лауреат в смысле, хохотал, никак остановиться не мог. Вытирал слёзы, обнимал Тимофеева, тормошил его…

— Это он Вику с… с… с Нателлой подговорил… — со смеху покатывался Санька. — Точно. А они разыграли… Ну, артистки… Одна на русском, другая на английском… Это же надо… догадаться… Ну, Венька. Ну, друг. Удружил!

Первым рассмеялся Кобзев, потом Чепиков с Трушкиным и Генка Мальцев, за ними и дирижёр, последними старшина с Тимофеевым. Тимоху обступили, как именинника поздравляли, обнимали, хлопали по спине. Хохотали громко и безудержно…

Ну, цирк! Ну, артисты! Ну, кино…

Ф-фу! Слава Богу! Хоть что-то хорошее в конце концов прояснилось. Реабилитировался Тимоха… прапорщик Тимофеев, лучший трубач всех военных оркестров, да только ли военных, — всех. Сразу реабилитировался, и вчистую. Правда перед высоким собранием. Но ведь была ещё и Гейл… Да, Гейл… Гейл, Гейл…

Где она, где?

Нету девочки нигде!

Фанфары протрубили неожиданно, и… запоздало.

Концертный зал-шар, заполненный до отказа великолепно одетой богатой публикой, сверкал брильянтами, изумрудами, просто золотом, шикарными улыбками. Особенно приятно — на взгляд наших военных музыкантов, — светился голыми женскими плечами, бюстами, коленками, разрезами платьев до бедер, и прочими хитрыми женскими уловками, привлекая всеобщее к себе внимание цветом кожи, загаром, фантастическим разнообразием причесок и немыслимым разнообразием фасонов платьев. Иную одежду так и платьями назвать было опасно, так уж всё было безумно призрачно. Но так же безумно и впечатляюще… Мужская часть гостей была во фраках и смокингах, с блеском брильянтов в булавочных заколках, запонках, перстнях, портсигарах и зажигалках, даже в белоснежных зубах сверкали, как своеобразный пароль при входе в мужской закрытый клуб. Иные по привычке были вооружены тяжелыми армейскими биноклями и видеокамерами. Мировой истэблишмент, богема и мировая элита собрались здесь приветствовать победу Согласия, Мудрости и Единства взглядов на Культуру, Искусство и политический прогресс. Весь цвет мирового «Who is who» в зале собрался, отдыхал, развалясь в мягких и широких креслах концертного зала…

До полусотни телекамер, студий-счастливчиков, аккредитованных, выкупивших прямой эфир, разместили свои телепосты в самом зале по всей её окружности. Где на стационарных штативах, где на живых плечах операторов, хищно сверкали линзами объективов, ощупывали-исследовали зал. Нагло аллея красными лампочками, многие уже давно работали, показывали в прямой эфир. И это не считая фоторепортёров. Их было не счесть. Художники высокого уровня.

В воздухе плавал запах дорогих духов, физически ощущаемое, сгущённое состояние безмерного собственного достоинства публики, дозированного ко всем радушия и благорасположения к себе и близсидящим. Как на дорогих смотринах.

Над ярко освещенной ареной, внизу зала, окруженной плотным кольцом из ярких живых цветов, высоко вверху, над ней, медленно и спокойно, в разноцветных лазерных лучах, завис в невесомости, огромный земной шар с лентой в виде широкой орбиты с ярким символом международного музыкального конкурса Евровидение «Музыканты мира — третьему тысячелетию». Символ. Стилизованный земной шар, легко опоясанный развевающейся прозрачной гирляндой праздничных лент, покоящийся в ладонях мужских и женских рук всех цветов кожи. Рассеянный свет внизу создавал прекрасное ощущения единства пространства и формы. Десятки лучей, вверху, тонко высвечивая, поддерживали земной шар в центре внеземного искрящегося мириадами звезд глубокого космического пространства.