«Алло, вы ошиблись номером…»

— Ты просто злой человек! — закричала она. — Злой и эгоистичный. Ты заботишься вовсе не обо мне. Ты думаешь только о себе и о своей чертовой фирме. Ты невзлюбил Генри просто потому, что не хочешь, чтобы он помешал твоим планам. Допустим, он действительно деревенщина. А ты кем был, когда начинал в Техасе?

Она вся дрожала от гнева и со злорадством заметила, как лицо Джима сразу стало беззащитно-испуганным.

— Не принимай все так близко к сердцу, солнышко, — робко сказал он. Ты доведешь себя до припадка.

— До припадка? — закричала она. — Я доведу себя до припадка! Да это ты доводишь меня до припадка! Ты и твои распрекрасные деньги! Тебе все равно, что они сведут меня в могилу, главное, чтобы они были надежно помещены, чтобы никто не мог отобрать их у тебя!..

Она уже рыдала, и Джим попытался обнять ее. Леона отпрянула от него и рухнула с подавленным видом в кресло.

— Я… Я не хочу больше говорить об этом, — сказала она сквозь слезы. — Я скверно себя чувствую…

Огромным усилием воли она сумела вызвать у себя обморок и, окунаясь в желанный мрак, услышала, как отец отчаянно зовет на помощь дворецкого.

Венчание прошло как продуманный во всех деталях и богато обставленный праздник победы. Она с удовольствием воскресила теперь в памяти свой торжествующий и напряженно-вибрирующий голос, произносящий: «Я, Леона, беру тебя, Генри…»

Во время долгого медового месяца в Европе ей доставляла удовольствие та непринужденность, с которой Генри воспринимал ее уроки. Он был явно покорен ее шармом, утонченным умением одеваться и следить за собой, беспредельной роскошью и тем аристократизмом, который она привнесла в его жизнь. Если она настаивала, чтобы он поменял костюм, ему это доставляло удовольствие, а отнюдь не раздражало. Он быстро осознал, как важно все это было в мире, куда его ввела Леона, насколько лучше и увереннее он мог чувствовать себя, если был соответствующим образом одет и безупречен в своих манерах.

Леона открыла перед ним новую жизнь, в которой не было места прошлому. Или, быть может, это только он так считал. В конце концов, это не имело значения. Важно было то, что со временем новая жизнь должна была так заворожить его, что никакая сила в мире не сбила бы его с ног. Именно этого и добивалась Леона…

И теперь, когда она вспоминала обо всем этом, улыбка самодовольного удовлетворения вдруг заиграла на ее усталом, раздраженном лице.

Только сейчас она услышала густой гудок парохода, донесшийся с реки. Она бросила взгляд на часы, и улыбка ее растворилась бесследно. В тот же момент ожил телефон, заставив ее вздрогнуть.

21.55

Это была Салли.

— Извини, что так нелепо и загадочно говорила с тобой. Я боялась, что муж услышит. Теперь вот нашла предлог выскочить позвонить из автомата.

— Да уж действительно, — сказала Леона, — все это было по меньшей мере странно.

— Ты, наверное, подумаешь, что все это вообще… услышать обо мне через столько лет… Но мне надо было обязательно увидеть Генри сегодня. Он так ужасно обеспокоил меня.

— Обеспокоил? Почему это, хотела бы я знать, ты беспокоишься насчет Генри? Надеюсь, ты помнишь, Салли, что пытаться заговорить меня бесполезно.

— Я ничего не пытаюсь — хочу только помочь. Это может быть очень серьезно, ужасно серьезно для Генри. Объяснить это трудно. Постараюсь сделать это покороче.

— Да уж, пожалуйста, — резко сказала Леона.

— Так вот, Фред, мой муж, работает следователем в окружной прокуратуре…

— Как мило, — пробормотала Леона.

— Недели три назад он показал мне вырезку из газеты, где говорилось про тебя и Генри. Что-то из рубрики «Светская жизнь»…

— Помню.

— И он спросил, не тот ли это Генри Стивенсон, который был когда-то моим поклонником.

— Твоим поклонником? — переспросила Леона. — Ну-ну!

— Я сказала, что это он. Фред засмеялся и сказал: «Да, кто бы мог подумать!» Потом он сунул вырезку в карман. Я спросила, что особенного в том, что его имя напечатано в газете. Он засмеялся и сказал, что это простое совпадение имеет какое-то отношение к делу, которое он расследует.

— К делу?

— Да. Он сказал, что у него нет пока ничего, о чем стоило бы говорить, просто подозрения. Я попробовала выведать у него еще что-нибудь, но он начал подшучивать надо мной, мол, не влюблена ли я до сих пор в Генри.

— Ты, конечно, все это опровергала, — с сарказмом сказала Леона.

— Ну да, конечно, — поспешно подтвердила Салли. — Смешно говорить об этом через столько лет!

— Ну-ну, что же дальше?

— Мы уже заканчивали завтракать к этому времени. Но тут зазвонил телефон. Звонили из прокуратуры, один из подчиненных Фреда. Я слышала, что Фред говорил что-то о Стивенсоне и еще о ком-то, у кого была странная фамилия — Харпутлиан, что-то вроде этого. Фред сказал: «Ладно, так и сделаем. Пусть Харпутлиан займется этим. В четверг, в половине двенадцатого, у разменного автомата Южного парома…»

На мгновенье Салли замолчала, и Леона сердито выпалила: