Аллоген. Пенталогия (СИ)

Он их пригласил в таверну, что бы за стаканчиком кальвадоса упросить их отдать ему хотя бы коня. В итоге, кальвадос они выпили, но после того, как он скромно заикнулся про коня — выбили зубы.

Вот он и тянулся через Орлеанский лес в соседнюю деревню, что бы наняться кому-нибудь в работники.

Внезапно, вечернее небо озарила яркая синяя вспышка и что-то шлепнулось в кустах возле дороги…

От испуга Кристоф немного намочил штаны и уже собрался дать стрекача обратно в свою деревню, но любопытство пересилило страх и он решился посмотреть, что там.

На цыпочках, стараясь не дышать, Кристоф раздвинул заросли орешника и не поверил своим глазам…

На полянке сидел огромный серый котяра и вылизывал свой живот. На шее у него висел какой-то ошейник, а на лапах сидели… сапожки.

От удивления Кристоф забыл все на свете и, потеряв осторожность, наступил на сухую ветку. Та, конечно, предательски треснула и кот, вскочив на четыре лапы, зашипел в его сторону, как змея.

— Ты кто? — спросил Падлантает у, рассматривавшего его, человека придурковатой наружности.

— Не пойму. То ли я еще под хмельком или у меня в голове, что-то отбили мои братики? — вслух произнес удивленный Кристоф.

— Хорошо, что ты хоть говорить умеешь, — произнес через дамару кот. — Язык знаком. Что-то производное от латыни. Только жаль что ты картавый, братец.

— Точно говорящий кот, — продолжал рассуждать вслух Кристоф. — Если тебя продать в цирк, то можно неплохо разжиться.

Кот подошел к человеку и подозрительно принюхался.

— Ну, ты мужик и вонючий, — презрительно выдал Падлантает. — Куда же это меня занесло? И одет, как оборванец…

Кристоф, разглядывая огромного кота, нагнулся и дотронулся до его хвоста, желая проверить, не снится ли он ему.

— Еще раз так сделаешь, я тебе голову оторву, деревенщина, — зашипел кот.

— Понял, понял, — испуганно отдернул руку Кристоф. — Пойдем со мной, котик, дам ням-ням, — показал он пальцем себе в рот.

— Совсем, смотрю, ты бедняга, скудоумный, — пожалел кот человека. — Пошли, покажешь мне, где тут у вас кто— то с мозгами, а не с кашей в голове.

Так они и пошли…

Улыбающийся корешками поломанных зубов человек, и огромный кот.

Кристоф уже мечтал, как он, разбогатев, пойдет свататься к самой красивой девушке в их деревне, а Падлантает размышлял над тем, почему он не чувствует поблизости следы разумной деятельности.

— Как же мне тебя назвать? — прервал мысли Падлантаета Кристоф. — О, буду звать тебя «Котом в сапогах», — немного поразмыслив, решил он.

— Совсем мозг у него квелый, — подумал про себя кот, начавший немного понимать его речь.

— Главное, что бы про тебя наш кюре не узнал, а то, чувствую, забьют тебя палками… А может и меня тоже, — продолжал рассуждать вслух Кристоф, ускоряя шаг.

Солнце уже почти скрылось за верхушками деревьев и следовало поторопиться…

Волки были рядом…

V

Яхья бар Зекарьи[77]

тоже устал.

Его одинадцать провожатых падали от усталости, но упорно продолжали идти за ним…

Верблюды, купленные у пастуха с водянистыми, вороватыми глазами, начали умирать еще две недели назад. Последние три животных, шли, еле переставляя ноги.

— Почему, с тех пор, как в небе горит эта звезда, мы ходим кругами по пустыне? — еле шевеля обожженными солнцем губами, спросил Симон,[78] единственный из его учеников, выходец из провинции Иудея из селения Искария.

— Нам надо успеть найти ребенка, который появился на свет два месяца назад, — ответил учитель. — И мы уже почти у цели.

Через два часа пути они вышли к оазису, возле которого раскинулось небольшое, в двадцать глинобитных домов, селенье.

— Ждите меня здесь, — распорядился Яхья бар Зекарьи и, согнувшись пополам, почти на карачках, вытирая овечий помет своим, и так подгулявшим дишдашу,[79] заполз в хибару.

В жилище сидела испуганная девушка лет пятнадцати отроду. К груди она прижимала сморщенный комок плоти, который нетерпеливо теребил ее левую грудь и, ненасытно урча, пытался добыть хоть каплю молока из, истощенного голоданием, тела своей матери.

— Шалом, — поздоровался с ней Яхья.

— Шалом, — ответила испуганная девочка, и крепче прижала к обезвоженной груди, своего мальчика.

— Как твое имя? — спросил у нее человек с добрыми глазами.

— Мариам, — прошептала девочка.

— Не бойся меня, — произнес араб.

Одну руку, Яхья положил ребенку на лоб малышу, а во вторую взял его мужскую плоть, гноящуюся от, неудачно сделанного местным пастухом, обрезания.

— Как ты его назвала? — спросил мужчина.

— Нам нечем заплатить рабби,[80] что бы дать ему имя, — пролепетала девочка.

В это время, в жилище, сломав край глинобитной стены, ворвался мужчина, лет семидесяти на вид, но жилистый и крепкий, что свидетельствовало о рельефных мышцах на его руках, привыкших резать горло животным… А может и не только им… В руках он держал кривой нож, которым резал овец…

— Подожди, — презрительно произнес Яхья, кинув, через плечо, приказ Иосифу.

Старый мужчина, ослепленный ревностью, не внял предупреждению.

— Умри, — закричал Иосиф, размахивая ножом.