Альма

После 11 часов князь Меншиков, в сопровождении штаба прибывший на левую оконечность позиции, по-прежнему находится неподалеку Тарутинского полка, сосредоточенно наблюдая за движением Боске, солдаты которого «врассыпную» карабкаются по склонам.^{372} И даже скоро начавшийся артиллерийский обстрел не раздражает князя больше, чем находящийся неподалеку Кирьяков.

^{Союзный флот поддерживает продвижение 2-й дивизии. Английский рисунок второй пол. XIX в.} 

^{Капитан  2-го  ранга  (Capitaiпe  de  Frigate)  Луи Пьер Алексис Потуа. Во время сражения на Альме командир фрегата «Caton». На фото в звании адмирала. Конец XIX в.}

Сам Василий Яковлевич вообще не разделяет волнений и не видит достойных причин для излишней суеты. Вспомним, когда Панаев отправляется к Кирьякову и застает генерала за «сытным завтраком». Здесь же командир 2-й бригады 17-й пехотной дивизии генерал-майор Гогинов.

Кирьяков удивленно смотрит на запыхавшегося адъютанта и не может понять причины его волнения. В самом деле: тарутинские егеря на позициях по гребню плато, стрелки и московцы вдоль берега Альмы в виноградниках. Даже резервисты держат строй на своей, пусть и совершенно неудачно выбранной позиции.

Как результат, в словах Кирьякова (возможно, излишне усугубленных Панаевым) звучит плохо скрываемое раздражение. А тут еще появился тот самый злосчастный призрачный ящик, якобы заполненный чумными, готовыми броситься в разные стороны, оставляя после себя зараженные болезнью роты, батальоны и полки. Правда, бред, вопиющий идиотизм войны? Но почитайте первоисточники: там об этом говорят всерьез.

Меншиков, до которого уже дошли слухи об этом ящике, всё понявший и откровенно раздраженный информацией Панаева о Кирьякове, которого он и так с трудом переносит, собирает всю свою свиту и держит путь к начальнику 17-й дивизии. Благо, почти рядом.

Спокойствие главнокомандующего сменяется нескрываемым раздражением, источник которого — не наступающие неприятели, а собственный командующий левым флангом. И он не выдерживает.

Панаев: «Вдруг вижу, бросил трубу, спросил лошадь и поскакал по направлению к левому флангу, проворчав как бы про себя: «посмотреть, что там наделал Кирьяков!».^{373}

За князем сорвалась вся свитская кавалькада. Компания «на войну» собралась большая, набиралось едва ли не на кавалерийский эскадрон. Лица почти те же: «…Кишинский, Сколков, Веригин, Грейг, Жолобов, Вунш, Комовский, Грот, Томилович, князь Владимир Александрович Меншиков, несколько казачьих юнкеров (Хомутов в их числе), человек 17 казаков, балаклавский грек и 4 крымских татарина, а сзади всех казаки с заводными[44] нашими лошадьми».

^{374}

Кирьяков констатирует просто и обыденно: «Около 11 часов на левый фланг прибыл его светлость князь Александр Сергеевич Меншиков; сказавши мне, что нас обходят слева,

Его светлость поехал в направлении к морю и вскоре туда же потребовал Московский, а потом и Минский полки с легкими батареями № 4 и №5 17-й артиллерийской бригады».^{375}

Послали за минцами и московцами: «…видя обходные колонны, тянувшиеся вдоль морского берега, и желая усилить левый фланг…»,^{376}

князь отправил Виктора Михайловича Веригина привести к батальону Раковича остальные три батальона Минского пехотного полка, приказав для этого вызвать полк из главного резерва вместе с легкой №5 батареей 17-й артиллерийской бригады.^{377}

Бой разгорался. От реки уже доносились нарастающие звуки начавшейся перестрелки, когда на позиции 1-го батальона Тарутинского егерского полка главнокомандующий встретился с командиром 17-й пехотной дивизии генералом Кирьяковым.

Незадолго до этого Кирьяков встретил подходившие 1-й и 2-й батальоны московцев. Увидев солдат, хотя и бодрящихся, но смертельно уставших и голодных, он дал пехотинцам время отдохнуть. Батальоны остановились. Встретив Меншикова, Василий Яковлевич попросил командующего дать им хотя бы час на отдых после трудного марша. Князь категорически отказал в такой, по его мнению, роскоши: «Для них это ничто!», намекая на тот запал, с которым Московский полк прошел перед русскими войсками, выходя на позицию. Кирьяков, улучив момент, вновь подъехал к московцам и извинился перед солдатами.^{378} Думаю, что и это стало известно Меншикову, а тот, как известно, не прощал никому выставления себя в дурном свете. Особенно тем, кого считал глупее себя.

Разобравшись с московцами, Кирьяков поехал с адъютантами к трем батальонам Минского пехотного полка, находившимся в 1500 м от его импровизированного наблюдательного пункта.