Чердачный пол хрустит в преддверии грозы —я забралась сюда возобновить утрату.Нам всем необходимо прогонять прохладуи звать обратно, но в особые часы.Я знаю подлость этих лёгких чар,когда всё кажется разрушившейся башней,Но человек – сорняк и алычасолдат, что убивает, и гончар,Старик, что сгорбился над предмогильной пашней.Я знаю силу редкой ворожбы,когда уходит сон в смиренный полденьИ возвращается бессильным, кто свободен,живым и светлым и с отсутствием вражды.Мой личный траур – верю в суету,но свет мой заключается всё в том жеЯ отпускаю, забираю и стою в прихожей,порог переступая в пустоту.Но башня строится и на гнилых корнях —та почва будет позже плодовитаИ время вновь испепелит обиду,засеет гряды и взойдут поля.Всё лечится в нелепой голове,всё лечится в пути к былым сраженьямВедь человек – стрелок, поверженный мишенью,тот, кто убит любовью, искушеньем,напуганный никем и всем,прозрачным отраженьем,Прошедший по углям и по немой траве.
Цинковые белила
Не хватит моря цинковых белилзакрасить темноту моих холстовЯ презираю боль и хвастовство,отдачу никому и воровствоПрисутствие с другими тех, кто не любил.У нас не вечность. Только баловство.присущие другим черты и знакиЯ прогоняю лживое родствохотя бы здесь. Хотя бы на бумаге.Свирепствую и нагоняю шторми крашу рубежи, стирая грани.В конце-концов есть плотность чёрных шторя огражу себя от высохшей герани.Я прогоню себя от жара лишних глазот дома, что глядит в меня напротив,Я спрячусь снова, вновь, не в первый раззабыв про всё, что есть, что происходит.И мир летит в овраг и в кабалув эпоху Вана Янка, БотичеллиИ я лечу и прыгаю в волнуи слышу скрип моих больных качелей.Есть тысячи миров наедине,покуда верный заклинает всех на братство,Покуда всё, что теплится во мне —проклятие в глазури и коварство.Не хватит моря цинковых белилоставлю так, как есть. Темно и душноГерань жива. И плачет целый мирнад тем, что мне смешно и равнодушно.