Алмазный дождь

И вот Сидящие, к зубам поджав колениИ барабаня по сидениям слегка,Внимают грустным баркаролам, и в томленьеКачается, как на волнах, у них башка.Не заставляйте их вставать! Крушенье это!Подобно битому коту, они шипят,Топорщатся штаны — о ярость без ответа! —Наружу вылезя, ключицы заскрипят.

— Лихо, — сказал Бенни. — Наружу вылезя, ключицы заскрипят. Я сразу вспомнил матч, когда мы разделали «Гиббонов». Мы с Кириллом — помнишь Кирилла, такой мордастый? — взяли в оборот их защитника… Тоже ключицы заскрипели, вылезая наружу.

Хесус тоже сразу вспомнил тот матч. «Корсары» тогда победили «Гиббонов» со счетом 73:69, с каждой стороны выбыло по семь игроков, а тот же Бенни доигрывал со сломанной рукой. Тяжелый баскетбол — жесткая игра, и уж никак Хесус не мог тогда подумать, прыгая на трибуне с пачкой чипсов, что будет вот так, плечом к плечу, отстреливаться вместе с Бенни от наседающей полиции… Хотя куда там отстреливаться…

И вы услышите шагов их мерзкий шорох,

Удары лысин о дверные косяки,И пуговицы их — зрачки, что в коридорахВопьются вам в глаза, спасаясь от тоски.Когда ж назад они вернутся, взгляд их черныйЯд источать начнет, как взгляд побитых сук,И пот вас прошибет, когда начнет упорноВоронка страшная засасывать вас вдруг.

«Интересно, а буду ли я стрелять, когда они появятся? А ведь они непременно поя вятся. А если меня убьют? О боже, если они меня убьют? Зачем, зачем я не пошел с Флипом, зачем я здесь, зачем мне этот автомат?» — Хесус посмотрел на тяжелую железяку и по чувствовал, как по щекам его стекают теплые капли.

Бенни, оскалясь, смотрел в окно, а Пузан декламировал, покачивая стволом:

Упрятав кулаки под грязные манжеты,Они припомнят тех, кто их заставил встать;Под подбородком их до вечера с рассвета

Миндалин гроздья будут двигаться опять.Когда же голову на локоть сон склоняет,Тогда зачавшие сиденья снятся имИ стулья-малыши, чья прелесть обрамляетКонторы важные присутствием своим.

Прочитав этот довольно длинный кусок, Пузан прислушался. Бенни взволнованно смотрел на него.

— Тихо? — спросил он.

— То-то и оно, что тихо. А не должно быть.

— Может, плюнули на нас?

— Ты хоть понял, что сказал?

— Шучу.

— Я думаю, они этажом выше или на крыше. Этот дом не сквозной… До следующего уровня не доходит. Точно на крыше, падлы, — сказал Пузан.

И тут же, в подтверждение его слов, в окна, словно диковинные летучие мыши, влетели черные фигуры, смяв Бенни. По тросам тут же заскользили новые, заполняя комнату, и Хесус, отбрасывая автомат в сторону, словно гадкое скользкое животное, рухнул у стены, сжавшись в комок. Он видел, как Пузан отшатнулся на лестничную площадку, стреляя от живота короткими очередями, и даже сквозь треск очередей слышал, как он орет:

Цветы чернильные укачивают спящих,Пыльцу выплевывая в виде запятыхНа этих стариков, как на горшкеИ колос высохший щекочет член у них

Разрывная пуля из штурмовой винтовки попала Пузану прямо в живот.

Нулевой уровень Европейского Купола. Трущобы. Вечер.

— И все? — спросил Керк.

— Все, — развел руками разносчик пиццы.

— А чьи это были стихи? — спросил Логус.

— Не знаю… Наверное, Пузана.

— А с тобой что случилось?

— Ничего особенного. Старуха показала, что я собирался сдаться, и мне дали год условно.

— А как же работа у этого… Упаковки?

— Какая там работа… — уныло махнул рукой разносчик.

— А зачем ты нам все это рассказал?

— Сами попросили…

Логус хотел что-то сказать, но Макс его перебил:

— То, что ты рассказал, произошло приблизительно года три назад?

— Да, — ответил Хесус. — Приблизительно так, а что?

— А тот, о ком ты упомянул… Тамански. С ним что сталось? Не слышал?

— Ну, точно я не знаю, мне обо всем остальном стало известно только позже… Когда на суде и потом ребята рассказывали. — Хесус скучно пожал плечами. — Он вроде как в баре оказался, когда всех накрыли. Он же русский, бешеный. Грохнули, наверное… Оттуда только трупы выносили. Много.

Последнее слово он сказал с оттенком не то бравады, не то гордости.