Алмазный век, или Букварь для благородных девиц

Кто-то короткостриженный, в свободной куртке до пояса, судя по округлости бедер – женщина. На этих округлостях она как раз застегивала ядовито-зеленый ремень – страховочный пояс. Больше ничего альпинистского на ней не было – ни рюкзака, ни каски. За спиной ее на обрыве рисовался силуэт лошади. Лошадь паслась. Женщина поминутно смотрела на часы.

Из-под ног у нее свисала ядовито-зеленая веревка. Последние метры болтались перед выемкой в склоне, скрытой под нависшим козырьком.

Хакворт повернулся, чтобы указать Фионе на еще одного участника: он крался под самым обрывом, где женщина не могла его видеть. Неизвестный стал под козырьком, поймал свободный конец веревки и привязал – видимо, к вбитому в камень крюку. Потом так же бесшумно прокрался обратно.

Женщина простояла еще несколько минут, все чаще сверяясь с часами.

Наконец она отступила на несколько шагов от края, вынула руки из карманов, видимо, несколько раз глубоко вдохнула, разбежалась и сиганула в пропасть. При этом она орала во всю глотку, надо думать, для куражу.

Веревка была перекинула через блок, закрепленный у края обрыва. Узел внизу выдержал: женщина пролетела несколько метров, эластичная веревка натянулась с резким, но неопасным рывком, и женщина повисла над грудой острых камней у основания обрыва. Она одной рукой ухватилась за веревку, откинулась назад и осталась болтаться так, лежа на воздухе, ловя раскрытыми губами туман и радуясь, что цела.

Из-за деревьев появился третий, доселе незримый участник событий. Он был немолод, его ветровка несла явные знаки отличия: нашивки на рукаве и эмблему на нагрудном кармане. Он прошел под висящей женщиной и несколько секунд возился под козырьком – видимо, развязывал узел. Наконец он благополучно спустил ее на землю. Женщина отцепила карабин, расстегнула страховочный пояс и деловито заговорила с мужчиной. Тот вынул термос и разлил в два стаканчика что-то горячее.

– Слышала о них? Реформированная Распределенная Республика, – сказал Хакворт все так же тихо.

– Я знаю только Первую.

– Первая Распределенная Республика оказалась не очень прочной – просто не могла быть такой. Люди, которые ее составили, были почти анархистами, и, как ты, наверное, учила в школе, вскоре раскололись на множество фракций.

– У меня есть друзья в Первой Распределенной Республике, – сказала Фиона.

– Ваши соседи?

– Да.

– Софтверные магнаты, – сказал Хакворт. – Их ПРР устраивает, потому что у них есть общее – старые ПО-шные деньги. Они почти те же викторианцы, многие из них с возрастом принимают присягу. Но среднему классу ПРР не способна предложить ни объединяющей религии, ни этической доктрины.

– И потому балканизировалась.

– Верно. Эти люди, – Хакворт указал на мужчину и женщину под обрывом, – РРР, Реформированная Распределенная Республика. Они похожи на ПРР, но с одним принципиальным отличием.

– Этот обряд, который мы видели.

– Обряд – хорошее слово, – сказал Хакворт. – Сегодня утром гонцы сообщили им время и место – ничего больше. Женщина должна была в назначенную минуту прыгнуть с обрыва. Мужчина – заранее привязать веревку к крюку. Очень просто.

– Но если б он не успел, она бы разбилась, – сказала Фиона.

– Да. Имена вытягивают из шляпы, участников извещают за несколько часов. Здесь обряд включает веревку и обрыв, потому что рядом есть скалы. В других узлах РРР механизм может быть иным. Например, А заходит в комнату, достает из ящика пистолет, заряжает шестью боевыми патронами и выходит на десять минут. За это время Б должен войти и заменить боевые патроны такими же по весу холостыми. А возвращается, приставляет пистолет к виску и спускает крючок.

– Но А не знает, был ли в комнате Б?

– Да.

– А кто третий?

– Инспектор, представитель РРР. Он следит, чтобы участники не подали друг другу знака.

– И часто они должны такое проделывать?

– Всякий раз, как выпадут их имена, примерно раз в два года, – сказал Хакворт. – Таким образом они развивают чувство локтя. Эти люди знают, что могут друг на друга положиться. Для племени, чья вселенная лишена абсолюта, этот обряд формирует искусственный абсолют.

Женщина допила чай, пожала инспектору руку и полезла по закрепленной на обрыве веревочной лестнице к ожидающей ее лошади. Хакворт пришпорил Похитителя и направил под обрыв, где вилась узенькая тропка. Через полкилометра обрыв сменился более пологим склоном, здесь с него спускалась другая тропа. Прошло несколько минут, и появилась женщина на лошади, старой биологической модели.

У нее было открытое, пышущее здоровьем лицо, еще разгоряченное после недавнего прыжка в неизвестность, и она приветствовала их издали, без всяких викторианских заморочек.

– Мое почтение, – сказал Хакворт, приподнимая котелок.

Женщина мельком взглянула на Фиону и плавно натянула поводья, не сводя глаз с его лица. Взгляд у нее сделался отрешенным.

– Я вас знаю, – сказала она, – но не знаю, как вас зовут.

– Джон Персиваль Хакворт к вашим услугам. Это моя дочь Фиона.

– Уверена, что впервые слышу ваше имя, – сказала женщина.

– Уверен, что никогда не слышал вашего, – бодро объявил Хакворт.