- Вы обольстительно хороши, Милли. Она остановилась у большого зеркала и широким жестом зажгла обе свечи. В мерцающем свете ее отражение глянуло на Кристофера, как только что родившийся дух, и было в этом отражении высокое изящество произведения искусства и еще что-то от вечной печали искусства.
- Это, конечно, неправда, но спасибо хоть за слово. Такое мягкое освещение мне подходит, верно? Все как в тумане. А близко лучше не вглядываться. Старею я. Скоро пора в отставку. Может быть, нам выйти в отставку вместе и поселиться в Грэйстоунсе, в отеле, и о нас будут говорить: "Вон те старики, что всегда прогуливаются по набережной".
- Хорошо бы. Вы ведь знаете, как я хочу...
- Тсс! Кристофер!
- Что?
- Люблю умных людей.
- Ох, Милли, перестаньте вы меня терзать.
Он совсем не думал сбиваться на этот тон, просто все вдруг стало ему невмоготу - этот будуар, ее близость. Прямое шелковое платье колыхалось на ней, точно под ним ничего не было надето. Она стояла рядом, и не касаться ее было мукой.
- Простите меня, - сказала она новым, безутешным голосом и вышла из озаренного свечами круга.
Помолчав, она сказала:
- Не хочу продавать Ратблейн.
- Я знаю.
- Хочу остаться леди Киннард из Ратблейна.
Кристофер стиснул в руке стакан. Сейчас Милли скажет то, что у нее уже давно на уме, о чем он догадывался, хотя она никогда этого не говорила.
- Да?
- Да, Кристофер... Разве непременно нужно все, все менять? Вы же знаете, я вам ни в чем не откажу. Уж такая я женщина. Вернее, могла бы быть такой для вас.
- Но я-то не такой мужчина. А кроме того...
- Кроме того?
- Я бы потребовал... ну, скажем, верности в разумных пределах.
Милли залилась смехом, но тут же снова вся сжалась.
- Скромное требование. Ну что ж, я была бы вам верна... в разумных пределах.
- Этого я жду от вас в браке, моя дорогая. Без брака я от вас не требую ничего.
Милли села на пуф, разгладила лиловый шелк на бедрах и туго стянула его рукой под коленями.
- Да, вы умны. Я могла бы сказать, что найду кого-нибудь более покладистого, но, к сожалению, вам известно, что такой уговор для меня приемлем только с очень старым другом, и к тому же с таким, который все понимает.
Оба помолчали.
Кристофер заговорил, волнуясь:
- Милли, я хочу, чтобы вы стали миссис Беллмен. И никакой другой миссис Беллмен я не хочу.
- Это звучит куда хуже, - вздохнула она. - Что ж, видно, вы мое последнее искушение, дьявол, явившийся купить мою душу.
- Так уж и последнее! Но продайте, Милли, родная, продайте!
- Еще подумаю! - сказала Милли, вскакивая на ноги. - А может быть, лучше застрелюсь. Как по-вашему, гожусь я в самоубийцы?
- Нет. Вы слишком нежно себя любите. Мы с вами не из тех, что кончают с собой, моя дорогая.
- Наверно, вы правы. А теперь уходите домой, я жду еще одного гостя.
- Кого? - спросил Кристофер. Он встал, весь дрожа от напряжения и ревности.
- Барни. Он придет получить свою кружку молока, а потом поможет мне разобрать кое-какие бумаги. Он очень предан мне и очень мне полезен.
Кристофер не мог взять в толк, как Милли может поощрять бессмысленное, угодливое поклонение такого, человека, как Барнабас Драмм. Уже много лет, как Барни - скорее всего, думал Кристофер, без ведома Кэтлин - занял в хозяйстве Милли должность лакея и шута на побегушках. Как начались эти странные отношения, почему они продолжались - этого Кристофер не знал. Вероятно, думалось ему, Милли просто не способна отвергнуть поклонника, пусть самого нелепого. Ему претила ее неразборчивость, и было немного обидно за Кэтлин, которую он уважал. Придется Милли с этой интрижкой покончить. Ревновать к Барни ему, разумеется, не приходило в голову.
Милли тем временем отошла к двери.
- Для Барни это будет удар, - сказала она задумчиво.
- Не понимаю.
- Если я скажу "да".
- Если вы скажете "да". Милли, дорогая...
- Ладно, ладно. Приходите ко мне завтра. Приходите пораньше, часов в двенадцать. Или нет, лучше я приеду к вам. Ведь по средам Хильда и Франсис всегда уезжают в город? Мне хочется самой приехать в Сэндикоув. Я буду чувствовать, что подвергаюсь опасности! Тогда я вам и дам ответ. А теперь уходите, пожалуйста, я ужасно устала.
Они вышли на темную площадку. Внизу что-то зашевелилось, Милли перегнулась через перила.
- Э, да это Барни явился. Ко мне, ко мне! - Она свистнула резко, как собаке. - Сюда, сюда, ко мне!
Глава 6
Когда Кэтел спросил: "Когда оно начнется?" - Пат Дюмэй еще не знал ответа. Теперь он его знал. Вооруженное восстание должно было начаться в Пасхальное воскресенье, в шесть часов вечера.