Алое восстание

— Следи за выражениями! Аурей скорее умрет, чем выругается, как грязный шахтер. Чертыхайся на здоровье, но чтобы никакой «хрени» и прочего я больше от тебя не слышал. Тут же получишь по физиономии — не по роже и не по харе, заметь! А если услышу что-нибудь еще грязнее, буду пинать прямо в соответствующее место. А этот акцент… боги, что за акцент! Каркаешь, будто родился на какой-нибудь помойке. — Маттео важно подбоченивается. — Итак, я буду учить тебя хорошим манерам. Общая культура и манеры — вот главное, патриций!

— У меня хорошие манеры.

— О боги! Этот акцент, эта площадная брань! — Перечисляя мои недостатки, он каждый раз тычет пальцем мне в бок.

— Сам бы о манерах вспомнил, хамло сраное, — ворчу я угрюмо.

Маттео сдергивает перчатку с руки и хлещет меня по лицу. Затем хватает с туалетного столика пластиковый флакон и ловко приставляет мне к горлу:

— Твоей реакции, проходчик, пора бы восстановиться. Больно неуклюж, не управляешься с новым телом.

Я кошусь на флакон:

— Бутылкой меня проткнуть собираешься?

— У меня в руках молекулярное лезвие, патриций. Нанопластик, мягкий и легкий, как пушинка, под действием биоимпульса становится тверже алмаза и острее бритвы! Хлыст в одно мгновение превращается в меч и пробивает даже импульсный щит. Излюбленное оружие золотых, другим цветам оно запрещено под страхом смерти.

— Это просто бутылка, идио… — Тычок в глотку заставляет меня разразиться кашлем.

— А если нет? Я счел твои слова оскорбительными, вынул свой хлыст и оборвал презренное существование невежи. Только ничтожные черви в трущобах, где ты родился, защищают свою честь кулаками, а благородные ауреи хватаются за оружие по малейшему поводу. Их гордость не чета вашей: на кону стоит не одно только личное достоинство, а честь всего рода, а то и правящего дома целой планеты! Поэтому оскорбления не прощают, а смывают кровью, и одним расквашенным носом тут не обойдешься. Так что манеры и еще раз манеры, патриций! Только вежливость спасет твою жизнь от моего шампуня.

— Маттео… — хриплю я, разминая пальцами шею.

— Да? — вздыхает он.

— Что такое шампунь?

Честное слово, лучше лишний раз побывать в мясницкой у Микки, чем покорно выслушивать дурацкие поучения. Ваятель меня хоть боялся.

* * *

Наутро явился Танцор и с ходу начал грузить:

— Запомни: ты происходишь из захудалого рода с дальних астероидных поясов. Вся семья скоро погибнет при крушении корабля, и, как единственный выживший, ты унаследуешь их долги и малоизвестное, но гордое имя. Гай Андромедус — так теперь тебя зовут.

— Что за хрень? — кривлюсь я. — Не пойдет. Родился Дэрроу и помру Дэрроу.

Танцор чешет в затылке:

— Дэрроу… слишком редкое для них имя.

— Вы отняли у меня волосы отца и глаза матери, но имя, с которым родился, я не отдам!

— Мне больше нравилось, когда ты не вел себя как золотой, — ворчит Танцор.

* * *

— Главное в трапезе аурея — вкушать пищу не спеша! — провозглашает розовый. Мы с Маттео сидим за столом в пентхаусе, где Танцор впервые показал мне настоящий мир. — Тебе придется участвовать во множестве роскошных пиров с переменами блюд. Основных всего семь: закуски, суп, рыба, мясо, салат, десерт и напитки. — Маттео придвигает к себе поднос, уставленный посудой, и начинает объяснять, как пользоваться разными столовыми приборами. — Если во время еды захочется в туалет, терпи! Аурею не пристало быть рабом собственного тела.

Я разражаюсь хохотом:

— Выходит, эти наманикюренные шишки и в сортир сбегать не могут? А уж если срут, то небось одним чистым золотом…

Получаю по щекам перчаткой.

— Соскучился по аленькому, патриций? — язвительно шипит Маттео. — Только сморозь что-нибудь этакое в их присутствии, и тебе мигом напомнят, какого цвета ты внутри. Манеры и самоконтроль! Пока у тебя нет ни того ни другого… — Он укоризненно качает головой. — Итак, повторим. Для чего вот эта вилка?

Так и тянет посоветовать поковырять ею в заднице, но… Тяжело вздохнув, отвечаю:

— Для рыбы, но только если в ней кости.

— Сколько рыбы ты съешь с тарелки?

— Всю съем, — ляпаю, не подумав.

— Нет! — стонет Маттео, хватаясь за волосы. — Ты что, совсем не слушаешь? Итак, еще раз: есть золото, бронза и эльфы… Ну?

— «Эльфы плохо владеют собой, — припоминаю я, — пользуются всеми благами высокого положения, но палец о палец не ударят, чтобы их заслужить. Их жизнь проходит в погоне за наслаждениями…» Точняк?

— Что еще за «точняк»? — морщится Маттео. — Теперь — какое качество в первую очередь отличает золотого? Настоящего аурея!

— Совершенство.

— А точнее?

Я цежу слова ледяным голосом, копируя рафинированный выговор аристократов:

— Прежде всего контроль, патриций. Самоконтроль. «Можешь предаваться порокам, но лишь до тех пор, пока они не имеют власти над тобой. Владеть собой необходимо всегда и во всем. Даже когда ешь рыбу, оставь малую часть на тарелке, чтобы наслаждение вкусом не одержало верх над сдержанностью и не сделало тебя рабом твоего желудка».

— Все-таки слушаешь иногда.