Alouette, little Alouette…

Анечка заулыбалась, Аллуэтта сказала с неловкостью:

– Увы, меня как-то обошло стороной… как и большинство женщин. Это вы, мужчины, всегда за все хватаетесь первыми, хорошее это или плохое – неважно, лишь бы новое…

– Это чудесное свойство, – заверил Явлинский. – Пусть первыми везде суются мужчины, это правильно. Слабые гибнут, выжившие обеспечат потомством всех женщин… Взрослому человеку в баймах больше нравится «играть в куколки», чем выполнять задание некоего сержанта и, обвесившись оружием, носиться по подземельям, уничтожая нечисть. Не так ли?

Аллуэтта покачала головой:

– Честно говоря…

– Ах да, вы же не играете! В общем, я делаю ставку на такие вот симы. Взрослый, как уже сказал, тем более – пенсионер, не хочет выполнять чьи-то приказы. У него самого дети, которыми руководит. А пенсионеры так и вообще обожают учить всех вокруг и поучать, уверенные, что только они знают правду, как нужно обустроить мир. Вот и в симах они обустраивают. И чем больше дается в их распоряжение инструментов и способов воздействия, тем охотнее они погружаются в этот мир. А разве не это нам нужно?

Аллуэтта переспросила:

– Нам?

– Нам, – уточнил он, – людям науки. Чтобы эти вот бездельничающие не перекрывали трассы, не строили баррикады, не беспорядили на улицах… пусть играют! Пусть все свои амбиции воплощают в этих баймах!

Анечка сказала с некоторой обидой:

– Я не бездельница, но я играю… даже баймлю!

Он сказал виновато:

– Анечка, ты другое дело! Сколько проводишь перед экраном? Час, два?

– Полчаса, – ответила Анечка застенчиво. – Больше не получается.

– Ну вот, – сказал он уверенно, – а эти будут торчать в ней с утра до вечера! И пусть торчат. Пусть лучше играют, чем воруют. Или машины на улице бьют. Анечка, включишь большую беседку? А то у меня почему-то дистанционка не сработала…

– Сделаю, – заверила Анечка. – Возвращайся к гостям.

Он улыбнулся Аллуэтте и ушел, Аллуэтта сказала ей намекающе:

– Похоже, ты здесь освоилась.

– Не слишком, – ответила Анечка, – но бывала здесь, бывала. Ты это хотела узнать?

– Ну…

– Не слишком часто, – сообщила Анечка, – но когда мужчина так мил… Пойдем на второй этаж, у него главный пульт там.

– В спальне?

– Угадала, – сказала Анечка со смехом.

Вернувшись во двор, Аллуэтта отыскала Максима и быстрым шепотом рассказала про телестену, на которой живет последняя версия суперсимулятора.

Максим слушал рассеянно, иногда кивал, не забывал поглядывать на гостей в ожидании Френсиса и Джорджа. То, что для Аллуэтты почти чудо, для него давно уже не новость. Вон даже у Евгена, предельно здорового человека со здоровой психикой, не испорченного никакими веяниями времени, эпохами, модой и прочими вещами, в доме на всю стену в предельном разрешении и трехмерности идет роскошная байма «Life», тоже наследница знаменитой серии симсов, где куча народа занимается обычной жизнью: работает, развлекается, ходит на свидания, женится, заводит побочные связи…

Евген по своей занятости обычно посматривает на них только одним глазком, когда завтракает или возвращается поздней ночью с работы, но иногда делает зигзаг, когда однообразная работа вызывает тошноту, влезает в их жизнь, но мелочами не занимается, а выполняет первую и самую важную заповедь Господа, которую тот дал еще Адаму.

Дело в том, что жизнь в реале накладывает строжайшие ограничения на все наши инстинкты, оставшиеся в неизменном виде со времен питекантропов. От колыбели и до могилы ходим в жестокой узде, не смея ступить ни шагу вправо или влево, избегаем семи смертных грехов и миллиона мелких, следуем заповедям, полученным Ноем, Моисеем, Христом и другими реформаторами общества, а котел звериных инстинктов еще больше кипит, придавленный тяжелой крышкой определенного образа жизни, когда ни шагу влево, ни шагу вправо, даже подпрыгнуть низзя…

Евген в байме не может смотреть на женщин, которых еще не, тут же бросается к таким, тащит в постель или бассейн, а то копулирует в кабинке лифта или в парке. Конкурентов уничтожил, все женщины мира принадлежат ему!

На работе с жаром доказывал Максиму и другим, что потому и абсолютно лишен всяких психических отклонений, у него все реализовано, может спокойно и с рвением заниматься работой, а вот они все страдают от неудовлетворенности, психуют, всякие там нервные срывы, а вот он всегда доволен, как целое стадо слонов.

В лаборатории посмеивались снисходительно, умные люди предпочитают более интеллектуальные и сложные игры, но он ронял еще снисходительнее, что в сложные играют те, кто на работе ни хрена не делает, а у него мозги горят, выкладывается по полной, еще бы стал и дома задачи решать, когда вон сколько баб, всех нужно хватать без всяких затей и трахать.

Он почти никогда не дает действию развиться как следует, набрать скорость, делает откат и начинает снова, подправив некоторые параметры, это чтоб все всегда были счастливыми и довольными.

– Ты меня слушаешь? – спросила Аллуэтта.

Он очнулся, сказал слабым защищающимся голосом:

– Да, очень внимательно. Знаешь, у тебя даже голос поменялся.

– Как это?