Алпамыш

Шах приказал также разослать глашатаев, чтобы на всех базарах, в каждом улусе оповещали народ о предстоящей байге.

Едут в Чилбир-чоль, спешат и млад и стар,Айна-коль кипит, как праздничный базар,Все батыры тут — и каждый льва сильней —Отбирают лучших скаковых коней;Счетчики-писцы за ними вслед идут,Перепись коней отобранных ведут.Дело возглавляет Караджан-сардар,Толпы прибывают… Все шумней, людней.Знатный и простой калмыцкий здесь народ, —Съехался сюда конгратский весь народ, —

Десять тысяч юрт, — и каждый прет вперед.Айна-коль шумит, как праздничный базар.

Выставил шах калмыцкий трех коней на байгу. Один был соловый резвый конь, но белокопытный: не надежны копыта белые, мягки чересчур. Второй ханский конь был из тех, что шапаками называются: если против восходящего или заходящего солнца бежать ему случится, — сразу слепнет он, — станет, — с места не двинется. Третий ханский конь — гнедой, за которого одиннадцать тысяч теньг заплатил хан Тайча, оказался алакараком: как бы хорошо ни бежал, если сразу осадишь его, тоже как вкопанный станет, — долго потом ни вперед, ни назад не погонишь его…

Всего от калмыков было выставлено на байгу четыреста девяносто девять коней. Конь Алпамыша Байчибар, на котором взялся скакать Караджан, был пятисотым конем.

Великий великого узнает, силач силача узнает, тулпар узнает тулпара. Кокдонан, конь Кокальдаша-батыра, был тулпаром. Почуял Кокдонан в узбекском коне Байчибаре своего победителя, поддался он страху, приуныл, стал от зерна отказываться. Сильно расстроился Кокальдаш и обратился к сынчи:

— Видно, очень заболел мой конь. Хоть и не видят больше глаза твои, но руки зато чувствуют. Ощупай моего коня, определи его хворь, вылечи его.

Сказал сынчи Кокальдашу такое слово:

— Слушай, Кокальдаш, и помолчи, батыр!Глаз меня лишив, ты затемнил мне мир.Иссушил меня и лик мой изжелтил,Стал я сам себе ненужен и постыл.

Резвым был твой конь, и весел и удал —Он ли на байгах тулпаром не летал!Но теперь, увы, твой конь понур и вял, —Даже от зерна отказываться стал.Только твой Донан Чибара увидал,Пораженье он свое предугадал.Байчибар его, как видно, победит, —Пахлаван-Хаким тебя опередит.Зря себя не мучь, — решай хоть так, хоть так, —Лучше на байгу не выезжай, дурак!Об узбечке гордой ты оставь мечты,

Все равно судьбы не переспоришь ты.Женихом Барчин себя напрасно мня,Даром своего замучаешь коня:Все же Байчибару конь твой не ровня!На позор его, несчастного, гоня,Своего дождешься черного ты дня,Горько будешь плакать, сам себя виня,Голову повинно предо мной склоня,Пожалеешь сам, что ослепил меня.Языком болтать я даром не привык,Говорю тебе, упрямый ты калмык,

Хоть в обиде я, но клятву дать могу:К Бабахан-горе поехав на байгу,Ты к своей беде поедешь напрямик,Душу изведешь, намучаешься зря, —Победит тебя, приезжий тот узбек,Осрамишься ты перед людьми навек.Не видать тебе узбечки Барчин-ай!Так что о байге забудь, не поминай,Чтобы ты позора во-время избег,Выродок, дурак, пустой ты человек!

«Помирать он будет, а правды не скажет», — подумал Кокальдаш, рассердился, сел на Кокдонана и уехал.

Наступило время сбора всех участников байги. От Алпамыша на байгу поехал Караджан. Сел Караджан на Байчибара, — покрасовался перед народом. Подошел к своему коню Алпамыш — прижался грудью к нему, словно навек прощаясь, и, обратившись к Караджану, сказал такое слово: