Альт-летчик

Боевые действия начались ровно через месяц после первого полета, на сербском направлении. Турция, несмотря ни на что, отмобилизовать и доставить войска к линии фронта так и не успела. Болгария начала наступление позже, 5 октября. Первое время войска «Балканского Союза» занимали «пустые» территории, поэтому продвигались быстро и без потерь. Эйфория охватила всю прессу, особенно ратующую за панславизм. При этом все ругали русского царя и его правительство, которые не поддержали войсками действия четырех балканских стран, которые публично отказали в этом России. Согласно было только королевство Сербии, с которым мы не имели общих границ, и у России не было достаточного количества флота, чтобы преодолеть модернизированную немцами систему обороны проливов. Попытки князя Александра активизировать действия Генштаба ни к чему не приводили. Выводить еще не восстановленный флот из Севастополя никто не рвался. Собственно, на этом наше участие в войне было бы и закончено, если бы кто-то из турок не послал в район Одессы четыре новейших эскадренных миноносца типа «S», закупленных в Германии, с целью провести разведку и зафиксировать наличие или отсутствие боевого флота на рейде Одессы. Как будто у них агентуры не хватало и телеграф не работал. Это была довольно наглая демонстрация, при условии того, что Россия заняла нейтральную позицию в этой войне и входила в группы «великих государств», осуждавших, на словах, эту войну. О дымах на горизонте нам доложили в районе шести часов, и мы подняли пару самолетов. Ведущим вылетел капитан-лейтенант Дыбовский, ведомым у него был поручик Нестеров. Взлетели с воды, самолеты с убирающимся шасси мы старались не демонстрировать. Но ситуация возникла не совсем стандартная: самолет Дыбовского дал очередь перед носом лидера и встал на вираж. На «морском языке» это означало: «продвижение этим курсом запрещено». Лидер вывесил флаг «Кило», что означало желание установить связь. Капитан-лейтенант снизил скорость и высоту и зашел на эсминец с кормы, чтобы сбросить вымпел. В момент прохода подвергся обстрелу с четырех сторон из пулеметов, удачно сманеврировал, но получил повреждения и ранение и отвалил в сторону. Ведомый, поручик Нестеров, находясь выше-сзади Дыбовского, свалился в пике и сбросил на лидера двадцать 25-килограммовых бомб, и обстрелял его из двух пулеметов. Выровнялся почти над мачтами, но был поврежден взрывами собственных бомб и сдетонировавшими тремя торпедами на турецком эсминце. Сказался недостаток опыта в боевом бомбометании, как я уже писал, нам бомб практически не давали. Бросали «глиняные» и инертные. Тем не менее, даже потеряв правый руль глубины: перерубило тягу, и имея значительные повреждения в хвостовой части, Нестеров сумел удержаться в воздухе и дошел до базы. Дыбовский посадил свой аппарат на озере Кундук, ближайшем от места боя.

А дальше начался цирк: мы взлетели 14 оставшимися машинами и настигли три уходящих к Стамбулу эсминца, которые немедленно выставили белые флаги, сбросили ход и остановились. А скоростных кораблей в Одессе не оказалось. Дождавшись темноты, турки дали ход и ушли. При «дипломатическом» разборе происшествия они все свалили на фрегаттен-капитана Шлимана, погибшего на «Numnne-i-Hamiyet». Дескать, он отдал команду открыть огонь по самолету. Но капитан-лейтенант Дыбовский уверенно заявлял, что огонь был открыт со всех четырех кораблей, одновременно, из двух огневых точек на каждом. Но скандала не получилось: у Турции на плаву было три, заказанных в Англии, линкора: «Решад V», «Султан Осман» и «Фатих», однотипных английским «Роял Соверейн», один из которых уже достраивался. А наши «Императрицы» еще килем воды не коснулись. И у них была отмобилизована армия. После этого, несколько постыдного, инцидента я попросился у великого князя вернуться в Петербург. Со мной улетело восемь «сухопутных» машин, которые так и не начали выпускать в России. Даже документацию на них никто никому не передал. Мне же повесили «Анну» на шею, и на этом этот эпизод закончился. Отношения с «царственной семьей» прекратились абсолютно, если не считать редких визитов двух дочерей в Гатчину и Дудергоф. Александр Михайлович находился на юге до того момента, пока не был заключен мирный договор в Лондоне, уже весной 1913 года.