Алый король (ЛП)

Над ареной разносился болезненный рев, мерзко смердела поджаривающаяся плоть. Лемюэль рыдал: вынужденная неподвижность в замкнутом пространстве напоминала ему о том, как он валялся, придавленный телами умирающих в Азака-Тоннерре.

Летописец не мог расправить грудь и втягивал воздух лишь мелкими порциями: Виддоусин понемногу выдавливал из него жизнь. Гамон попытался выползти из-под неподвижного фенрисийца, но тот весил сотни килограммов.

Услышав, что его зовут по имени, Лемюэль попытался поднять взгляд, но поле зрения затягивал свинцовый туман, и лишь где-то вдали виднелось светлое пятнышко.

«Что это, смерть?»

Гамон всегда страшился ее. Когда жена летописца неизлечимо заболела, он возроптал на судьбу и исколесил весь свет, ища средство от хвори. Но теперь, когда гибель явилась за самим Лемюэлем, он не боялся. Неужели Малика чувствовала себя так же и потому умоляла его не тратить их последние дни вместе на бесцельные поиски лекарства?

Перед Гамоном возникла неясная серая тень.

Сморгнув слезы, летописец попробовал сосредоточиться на ней.

Он увидел маленького мальчика, протягивающего ему ручонку.

Дитя смотрело на Лемюэля мертвыми пустыми глазами. Тонкую шею пересекала лилово-желтая полоса — след детоубийства, совершенного матерью.

«Но, по сути, я задушил его своими руками».

Мальчик по-прежнему тянул ручку к Гамону.

«Как его звали?»

В разум Лемюэля хлынула лавина имен, неведомых ему. Летописец не понимал, что они обозначают — людей, места или вещи.

«Фарос? Фаэрон?»

«Нет, Ферет. Точно, его звали Ферет».

— Оставь меня, — прошептал Гамон остатками дыхания. — Я убил тебя. Я убил тебя…

— Нет, — ответил ему глубокий и раскатистый, совершенно не детский голос. — Ты еще можешь спасти всех нас.

Мальчик схватил Лемюэля за шкирку и потащил к себе. Гамон с изумлением понял, что могучее дитя медленно вытаскивает его из-под распростертого Ольгира, и начал отбиваться: в мире живых летописца ждали только новые страдания.

Давление на грудь исчезло. Лемюэль судорожно втянул заряженный электричеством воздух. Вокруг него плясали разряды энергии, арену накрывал трескучий купол из молний. Мир в поле зрения поплыл из-за резкого притока кислорода в мозг, и Гамон едва не упал лицом вниз, но мальчик удержал его.

«Нет. Не мальчик».

Воин Тысячи Сынов дернул Лемюэля вверх, порвав ему балахон, и заставил сесть прямо. По ногам и позвоночнику Гамона пронеслась волна невыносимой боли, на глазу выступили слезы. Заморгав, летописец извернулся в хватке своего спасителя. Легионер неразборчиво забормотал себе под нос и провел руками по груди человека, словно проверяя, не ранен ли тот.

Ощутив кожей нечто влажное, Лемюэль опустил глаз. В тех местах, где его касался космодесантник, остались текучие пятна крови.

— Что ты делаешь? — выдохнул Гамон.

— Сиди смирно, — велел воин, оглядываясь через плечо. — У меня мало времени.

Летописец посмотрел туда же, и его сердце заколотилось от ужаса.

В центре амфитеатра ослепительно сиял Магнус Красный.

Вытянув ступни носками вниз, Алый Король парил в метре над песком, уже обращавшимся в стекло, и броня нестерпимо ярко сверкала, будто расплавленное золото. С распростертых рук примарха струился свет, подобный крыльям ангела мщения, который сошел с небес, чтобы обрушить возмездие на неверное царство.

К концу битвы Циклоп полностью утратил черты материального существа. Этому аспекту Магнуса не требовалась плоть — он состоял из неудержимой энергии эмпиреев.

Если таков осколок, на что же способно целое?

Вокруг примарха лежали разбросанные тела — из плоти и крови, из железа и керамита. Смертные, слуги Механикума, легионеры. Волки, поодаль друг от друга. Неподвижная сестра Цезария в разбитой, дымящейся броне.

Пали даже Пром и Нагасена.

Лемюэль не понимал, мертвы они или живы.

Воин встряхнул Гамона и жестко посмотрел на него.

— Ты хороший человек? — спросил легионер Тысячи Сынов.

— Что?

— Отвечай быстро: ты — хороший человек?

— Нет, — сказал Лемюэль.

— Ты когда-нибудь был хорошим человеком?

— В прошлом, возможно… Я не знаю.

— Надеюсь, — космодесантник пожал плечами, — этого хватит. Иначе нам обоим не поздоровится.

Заметив, что Алый Король плывет к ним по воздуху, воин поднял летописца на ноги.

— Менкаура, — произнес Магнус. — Разумеется, это ты. Кто еще из моих отпрысков сумел бы заглянуть в истинное будущее?

— Только Ариман. Может, еще Амон, — предположил легионер, и Лемюэль почувствовал, что Менкаура быстро водит ему большим пальцем по шее ниже затылка, рисуя сужающуюся спираль. — Но оба брата ослеплены сыновней любовью и не увидели бы правды. Даже если бы им открылось то же, что и мне, они не осмелились бы остановить тебя.

Кружа над ареной, Циклоп окинул взглядом картину бойни.

— Лучшие воины Малкадора потерпели неудачу. Почему ты решил, что у тебя получится?

— Потому что я, как и ты, был прилежным учеником. И тоже заглядывал в запрещенные тексты.