Алый король

Бёдвар заворчал и мотнул головой, не веря своим ушам.

— И ты еще спрашиваешь, почему на вас спустили Волков…

Пром заметил, с каким огромным трудом Менкаура удерживается от возмущения, и на кратчайший миг почти восхитился самообладанием воина.

— Однажды ты порадуешься, что мне известно столь многое, — пообещал адепт Тысячи Сынов.

— Такой день никогда не настанет, — отрезал Бъярки. Колдун провел заключительную борозду на животе Гамона, и тот мгновенно обмяк в руках легионеров. С его окровавленных губ сорвался последний хрип, похожий на шум воздуха, покидающего легкие трупа.

— Готово? — спросил Дион.

Менкаура кивнул и, прокрутив боевой нож в пальцах, протянул его рукояткой вперед. Осторожно отпустив плечо Лемюэля, библиарий взглянул на Бёдвара. Тот утвердительно качнул головой и выхватил у чернокнижника клинок.

Быстро поднявшись, рунный жрец рывком поставил адепта на ноги, прижал к боковой стенке отсека и приставил ему кинжал ниже подбородка, собираясь вертикально вонзить оружие до мозга.

— Бъярки, нет! — крикнул Пром.

— Почему? Назови хоть одну причину!

— Со мной вы найдете другие осколки раньше моих братьев по легиону, — сказал Менкаура.

Фенрисиец покачал головой.

— Ты предашь нас. При первой же возможности скормишь вигхтам Подвселенной.

— Тогда вперед, прикончи меня, пожалуйста, — отозвался чернокнижник. — Избавь от жизни, полной скорби и страданий.

— Не надо, Бъярки, — повторил Дион, и его рука поползла к гладию.

Кинжал разрезал кожу, по шее адепта потекла кровь.

— Выпусти его сейчас же! — рявкнул библиарий.

На мгновение Прому показалось, что Волк нарушит его приказ и всадит клинок под свод черепа Менкауры.

Пауза затянулась.

Запрокинув голову, Бёдвар издал протяжный вой, скорбные отголоски которого разнеслись по всей «Грозовой птице». Воин отшвырнул нож и схватил провидца за плечи, как будто хотел по-братски обнять его, но вместо этого с размаху ударил лбом в нос. Сын Магнуса сполз по стенке фюзеляжа и осел на палубу: его разбитое лицо напоминало жуткую маску.

— Свафнир Раквульф, упри этот твой гарпун ему в грудь, — скомандовал Бъярки, указав на ошеломленного колдуна. — Если прошепчет хоть словечко, пробей ему сердца, как гроссвалуру[124].

Ковыляя по темному коридору ниже ватерлинии «Озирис-Пантеи», Хатхор Маат чувствовал, как ему сводит кишки — не от обычной хвори, но от чего-то гораздо более скверного. Он совершил глупость, надолго покинув Черный корабль с его защитным полем Геллера. Теперь перерождение плоти с новыми силами возобновило натиск на тело павонида.

Звездолет несся вперед, следуя указаниям обретшего новые силы Аримана, и Великий Океан все сильнее давил на заслоны реальности. Прижав руку к животу, воин ощутил, как кожа дрожит от неуемного стремления измениться, разрастись в невиданные жуткие формы.

Застонав, Хатхор остановился передохнуть, опираясь на широкий шпангоут. Вдоль просторного коридора тянулась череда тусклых люменов, в свете которых едва удавалось разобрать символы, вытравленные на опущенных дверях-ставнях трюмов с заключенными.

Маат обливался потом. Выдохнув, легионер обжег себе глотку. Клетки кожи бурлили так, что Хатхора терзала лихорадка. К горлу подкатывала ядовитая желчь.

Справившись с тошнотой, павонид двинулся дальше.

Его кости изменили расположение, и походка стала еще более неуклюжей. Воина охватило головокружение — на его теле случайным образом возникали органы чувств. Глаза, будто пустулы, обсыпали шею и спину; на кончиках пальцев и на подошвах выросли вкусовые сосочки.

Адепт попытался высчитать, как далеко прошел, но его разум пылал от боли и напряжения, которым Маат сдерживал генетический бунт своей плоти. Он понятия не имел, сколько дверей уже миновал.

«Восемь или девять?»

Хатхор поднял голову, чтобы проверить, нужный ли перед ним ставень, но ничего не увидел из-за тягучей пленки перед глазами. Воин провел по лицу тыльной стороной ладони, и на ней осталось нечто липкое, вроде паутины. Обтерев ладонь о броню над бедром, Маат применил толику силы Павонидов. Зрение немного улучшилось, и он сумел рассмотреть дверь.

Никаких меток, кроме обозначений Безмолвного Сестринства.

— Да, точно десятая, — растянуто прохрипел Хатхор. В его влажном сипе ничего не осталось от прежнего голоса с идеально выверенными интонациями.

Легионер потянулся к рычагу ставня, но у него подогнулись ноги. Маат сполз по двери, чувствуя, как его способность противостоять вырождению слабеет, а проклятие, затаившееся внутри его тела, наслаждается этим. Если бы адепт не принадлежал к Павонидам, то уже давно уступил бы напору аномальной эволюции.

Хатхор поднял руку, которая с треском изгибалась под неестественными углами, но не достал до рычага. По щекам воина потекли кислотные слезы, прожигающие плоть до костей.

— Нет, я не могу умереть вот так… — заклокотал Маат.

— И не умрешь, как мне сказали, — произнес кто-то позади легионера, поднимая его на ноги. — Думаю, ты еще нужен тому существу.