Алый Крик

Мои атаки становятся неистовыми. Исступлёнными. Безрассудными. Это больше не фехтование. Здесь нет ни танца, ни арта эрес. Я просто глупый ребёнок, размахивающий шпагой. Она кажется такой лёгкой, что я даже не замечаю, когда…

Я наконец останавливаюсь и смотрю на свою руку, удивляясь, почему я больше не чувствую вес оружия. Ответ прост: я его не держу. Моя рука пуста.

Я поднимаю взгляд. Энна всё ещё стоит передо мной. Я вижу её силуэт. Только форма у него какая-то странная. Что-то торчит у Энны из груди. Это рукоять моей шпаги.

Она стоит выпрямившись, будто бы ожидая, когда безумие покинет меня.

– На этом урок заканчивается, – говорит Энна и валится на колени.

Я бегу к ней. Она хватается за лезвие шпаги и начинает вытаскивать её.

– Мама, не надо!

– Нужно убрать… это, – отвечает она.

Там кровь. Много крови. Почему я так ясно вижу её в непроглядной темноте?

Шпага наконец выходит из груди. Энна роняет её на поросшую травой землю и падает в мои объятия.

– Мама? Мама, пожалуйста! Не надо…

Она лезет в карман штанов, достаёт флакон с олеус регия и протягивает его мне. Эта мазь – одно из самых сильных заживляющих средств в мире, но я сомневаюсь, что она может спасти Энну.

– Хотела использовать это на тебе, если поцарапают в драке, – хрипит она. Шпага пробила ей лёгкое. Энна издаёт сиплый хлюпающий смешок.

– Прости, мама. Я не хотела…

– Я сама виновата, – говорит она. – Думала, смогу показать, что у тебя внутри, без того, чтобы… Я забыла, какая ты у меня быстрая, дочка. Очень быстрая. Люди думают, что это хорошо, но нет. Как там всегда говорит Дюррал? Рука быстрее глаза, но никогда не должна быть быстрее сердца.

Я отрываю рукав рубашки и начинаю перевязывать Энну.

– Мама, не разговаривай. Я отведу тебя внутрь и…

– Нет. Фериус, тебе надо бежать.

– Что?! Нет! Я останусь и…

– Дюррал скоро вернётся. Ему нужны припасы, чтобы ехать в земли джен-теп. Когда он увидит меня… Фериус, он не… поймёт. Он убьёт тебя.

– Ладно, пусть, – говорю я, рыдая над ней. – Я это заслужила.

Энна качает головой и кашляет кровью.

– Ты не понимаешь. Дюррал… на самом деле он никогда не собирался идти Путём Бродячего Чертополоха. Это мой Путь. Он просто… это был единственный способ остаться вместе. Понимаешь? Вот почему он всё время так старается. И вот почему он никогда… Фериус, если он причинит тебе боль, то свернёт с пути навсегда. Мы больше не сможем быть рядом.

Энна начинает плакать. Не от боли и не из-за страха смерти.

– Я не хочу жить без него. Я не хочу умирать, зная, что потеряла Дюррала. – Она хватает меня за руку и сжимает её. – Пожалуйста, Фериус. Я люблю его. Не позволяй ему тебя найти. И не дай мне его потерять.

– Мама…

Даже сейчас Энна отдаёт мне всю себя. Несмотря на боль и страдания, которые она наверняка испытывает, Энна растягивает губы в улыбке аргоси.

– Я крепкий орешек, любовь моя. Мы ещё увидимся, обещаю. Но прямо сейчас, милая, тебе надо сваливать. Беги и не останавливайся.

Меня душат слёзы, я тону в них. И всё же каким-то маленьким уголком сознания я вспоминаю самый первый урок, который Энна мне преподала: аргоси не позволяют стыду, вине и горю сбить их с Пути – даже если пока не знают, каков этот Путь.

Теперь я более тщательно размазываю олеус регию по груди Энны. Я бегу в дом, беру бинты и перевязываю рану так, как она меня учила. Я заворачиваю её в одеяла и кладу под голову подушку. Переносить Энну слишком опасно.

Уверившись, что я сделала для неё всё, что могла, я возвращаюсь в дом и беру свои вещи. Вывожу Квадлопо из сарая и седлаю его. Я прихватываю и шпагу, потому что оставить её – значит, сделать вид, что это не часть меня.

Я целую маму в лоб, убеждая себя, что ощутила губами тепло её кожи. А потом я бегу, преследуемая леденящим душу голосом в голове. Этот голос говорит, что даже такая крутая аргоси, как Энна, едва ли выживет после раны, которую я ей нанесла.

Глава 20

Тишина

Чувства возвращались одно за другим.

Вкус солёных слёз на губах. Боль в коленях – я упала на пол исповедальни. Запах семи монахинь, окружавших меня, – сирень, чеснок, пот…

Я открыла глаза и увидела старика, матушку Вздох. Самая молодая из женщин – матушка Сплетница – поддерживала его слева, а самая старая – матушка Болтунья – справа.

Сперва мне показалось, что исповедальня погрузилась в тишину, но потом слух вернулся, и до меня донеслись звуки собственных рыданий.

Все настоятельницы выглядели утомлёнными. Возможно, мучая свою жертву, они заодно измучились сами.

Бинто стоял на коленях рядом со мной, неловко поглаживая меня по руке. Другой рукой он изобразил:

– Добрая Собака. Ты Добрая Собака. Ты здесь, со мной, и нигде больше.

– Я Добрая Собака, – заверила я его. – Я здесь, с тобой.

С помощью мальчика я поднялась на ноги. Слёзы всё ещё текли по щекам. Внутренности скрутило от слишком большого горя и стыда. Я сглотнула их и обернулась к настоятельницам монастыря Алых Слов.

– Ваша очередь, – сказала я.