Амалия и генералиссимус

— А телеграмму я инспектору Робинсу вообще не отдавал. Потому что тот исчезнувший господин ее, кажется, сжег в пепельнице, там был какой-то пепел. Телеграмма ждала его, когда он приехал, я ее поэтому помню — она была из-за границы.

— Из-за границы?

— Из Китая, кажется.

— А на каком языке?

Вот здесь управляющий напрягся, потом пожал плечами:

— Английскими буквами, но я не читал… Конфиденциальность..

Угу, на французском, конечно, поняла я, рассыпаясь в благодарностях и одновременно звоня Робинсу. Он был на месте и согласился встретиться в очередной раз.

Итак, все подтверждается. Она и правда предупредила его.

Впрочем, а как оно еще могло быть? Картина понятная. Приехал — получил предупреждение от той, которая таким образом «подарила ему жизнь» — принял меры предосторожности — мгновенно исчез, как только ему сообщили, что его спрашивает «господин из Китая». Это все — не загадка. У меня есть загадки посерьезнее этой. Например, переписка на страницах сингапурской газеты. Дело не в том, кто умеет, а кто не умеет писать стихи. Вопрос в том, как их передать. Телеграф из Нанкина? На китайском? А как эта штука работает, с их иероглифами? Есть ли в Китае телеграф на китайском? Понятия не имею. А если авиационной почтой? А откуда на столе некоей дамы из Нанкина, кодовое обозначение «Феникс», газета из Сингапура? Хотя — вот это еще можно себе представить. Но скорость, с которой такая переписка ведется — на немалом расстоянии — вызывает подозрения.

«Роуял энфилд» понесся обратно через мост — и налево, в полицейское депо на Блафф-роуд.

— Господин Робинс, — сказала я, глядя на висящий на стене портрет его превосходительства, в орденах, с длинным острым подбородком, подпертым беспощадно жестким, расшитым листьями воротником. — Я хотела пригласить вас куда-нибудь в город, на ланч, потому что… Скажем, просто съесть хороший наси лемак — кто, кроме вас, знает, где это здесь умеют делать?

Робинс, избегая моего взгляда, начал отказываться. Понятно, почему: время после ланча у него теперь бывает занято кое-чем важным. Не каждый день, конечно. Допустим, по вторникам и четвергам — мужчины, как я слышала, планируют свою жизнь именно так. И некоторые женщины тоже.

— Ну, понятно, что у вас много дел, и даже неприятностей, — продолжила я. — И если я скажу, что, возможно, решу скоро некоторую часть последних — вы очень удивитесь?

Он помотал головой, и я поняла, что этому человеку сейчас действительно плохо, и только я знала, почему. Да, да, я уже знала… очень многое… или просто догадывалась…

Мое сообщение насчет сожженной телеграммы Робинса никак не заинтересовало — похоже, что дело исчезнувшего поэта его интересовало сейчас в минимальной степени. Вот и отлично.

Мне надо было уходить. Я поблагодарила его за констебля у дверей Тони и Магды, и уже в последний момент — по наитию, и только — задала вопрос, снова взглянув на острый профиль сэра Сесила:

— Господин инспектор, любопытства ради: вы ведь встречались, как я знаю, с его превосходительством, и неоднократно. В последний раз — накануне моего приезда сюда. А нельзя ли узнать, что вы обсуждали? Ведь мы все знаем, что колонии предстоят большие перемены. Это как минимум интересно.

Робинс страдальчески поднял свои черные брови, потом погладил ниточку усов над верхней губой.

— Я огорчу вас снова, госпожа де Соза. Мы не говорили о его великих планах. Понятно, что из этого лоскутного одеяла — ФМС, НМС, Стрейтс Сеттлментс — надо делать что-то единое и управляемое, одну Малайю. И он это делает, а все прочие протестуют. Но мы с ним говорили в последний раз о чем-то куда более прозаичном. О палках, представьте себе. Вы ведь знаете, что такое палка-кандар?

— О, да, — сказала я. — Я местная леди. Еще бы не знать.

Констебли, опора всей и всяческой власти, редко ходят здесь с оружием — этого не нужно. Зато темная, отполированная шершавыми руками палка в полтора с лишним ярда длиной и в три дюйма толщиной — другое дело. Это, собственно, такой же символ власти, как и портрет его превосходительства над креслом инспектора. Ей можно убить, ей можно врезать злоумышленнику по голове, и, в общем, никакого другого оружия полиции здесь не нужно.

— Так вот — и надеюсь, что вы не будете повторять все очевидные в таком случае шуточки — у полиции штата Селангор истерлись или потрескались эти самые палки. Да, да, спасибо, что ничего не говорите. А дерево кандар, как вы знаете, здесь не растет, оно из Индии. И я уже полгода не могу заставить свое селангорское начальство вытрясти из Генри Онраета деньги на новую партию палок-кандар из соседней колонии. Вы знаете, какая сейчас ситуация, плантации закрываются, цены на олово и каучук скоро упадут еще ниже, если это вообще возможно, и бюджет плачет. Но ведь как раз в такой ситуации, когда толпы бывших рабочих с шахт и плантаций начали уже воровать овощи с чужих огородов, палки нужнее всего! Потеряв терпение, я напрямую сказал об этом…

Робинс дернул головой в сторону портрета над креслом.