Амалия и Золотой век

И мы несемся в калесе — ночные мальчики с сигаретами свистят от восторга, увидев на сиденье человека во фраке, — мимо поля Уоллеса туда, где Тафт-авеню и здание почты, и чуть правее.

В Дилао, японский квартал.

Он вообще-то вполне филиппинский, такие же домики среди деревьев, и если не принюхиваться к выветрившимся к ночи японским запахам из кухонь…

— Вон там, — показывает мне кнутом Хуан. — Все как вы сказали. Вышел из того самого места. Взял калесу. Не первую подъехавшую, а вторую. Осторожный. А вторая как раз была наша. Кучер отвез его сюда. Вернулся, сказал мне. Домик во втором ряду. Тот.

Ведь ничего отсюда не увижу, поняла я. Он выйдет когда-нибудь из того домика, хотя мне придется ждать здесь, возможно, долго. Но не до утра, он ведь уже приезжал сюда однажды (а может, чаще) и ушел до полуночи — Хуан мне об этом рассказывал.

Итак, он выйдет, окажется на улице, где дежурят, неподалеку от нас, три калесы, на тротуаре горбятся какие-то тени — люди здесь спят. И тогда я просто ничего не успею сделать.

Верт, кажется, думал о том же и медленно поворачивал голову то вправо, то влево.

— Это же музыкальный колледж, — тихо сказал он, наконец. — Нам нужен второй этаж. Да?

У входа в колледж за столом дремал охранник. Дать ему пять… да хоть десять песо, подумала я. Дама в блузке с бантом и красавец во фраке — понятно, для чего они хотят пробраться ночью в пустующее помещение: за острыми ощущениями, скажем так. Таких могут и пустить. Зато охранник легко опознает нас потом, и это плохо.

— Нет-нет, — услышала я шепот у себя над ухом.

Белая грудь Верта исчезла — я никогда еще не видела фрака с поднятым воротником и застегнутого на все пуговицы. Темным силуэтом он вел меня куда-то в переулки, туда, где не было фонарей, где под ногами наверняка валяются банановые шкурки, и это еще самое приятное, что можно вообразить. Да он же знает этот колледж, поняла я — а откуда? Но Верт уже подходил к его заднему входу, к одному окну первого этажа, другому — и в итоге нашел что требовалось.

Толкала оконную раму внутрь я, с удовольствием стоя на его подставленных руках. Потом, в позе, лишенной всякого достоинства, забралась на подоконник. И даже сделала вид, что подтягиваю Верта наверх.

— Второй этаж, — прошептал он, снимая туфли и показывая острым подбородком на мои.

Среди уснувших призраков музыки мы проскользнули по лестнице и оказались в очень хорошем месте — у открытого настежь окна второго этажа. Вон там, довольно далеко, угадываются калесы, как домики над расчерченными спицами кругами, вот лошадка переступает по асфальту… издалека доносится звук — никакого не сямисэна, а еле слышный граммофонный голос Руди Вэлли, но не Deep Night, а вовсе даже Vieni, vieni… Жестяной голос замолкает на полуслове: поздно, соседи будут недовольны?

— Мы проведем ночь в музыкальном колледже, — не без ехидства предупреждаю я Верта. — Хотя в прошлый раз он ушел отсюда рано, до утра не оставался. Но не надо быть уверенными.

— Я знаю все места, где тут есть вода, — деликатно намекает он.

В домиках под черепичной крышей светятся окна, перед ними мелькают снежинки насекомых. Где-то скрипит дверь. Боже мой, а это что за жуткий звук? Далеко отсюда, может быть — на Тафте, скорбно воет амбуланс.

— Он боится умереть, — шепчет Верт.

Мы не боимся умереть, но я дрожу, потому что увидела что-то. Какое-то движение на далекой улице, там, за калесами, где на тротуаре виднеются неподвижные фигуры. Но фигуры особо ни от кого не скрываются, и они лежат, а вот эта быстрая черная тень…

Перевожу взгляд на крышу того дома, которую указал мне Хуан. Мы в отличном месте — сверху видно сад, ветви, серебрящиеся в оконном свете. Дорожки сада, потом от меня все скрывает стена с воротами — они обращены лицом к нам, отлично. То есть если он выйдет, то окажется у нас почти прямо под окнами, потом пойдет направо, к лошадям… Это хорошо или не очень? А черная тень там, как раз у лошадей, — это мне показалось? Или она двигалась в темноте — куда? Сейчас, по крайней мере, не видно ничего.

Звук! Тихий скрип сзади, да ведь мы сами пробрались в колледж именно оттуда.

— Охранник сидит на свету, — еле шевелит губами Верт. — Он побоится его тронуть. А значит…

А значит, я сейчас услышу шелест где-то… а вот и он, не звук, а намек на звук…

На лестнице, на которой и мы были часа полтора назад. А дальше — это что, он идет сюда?

— Его оружие — револьвер, — пытаюсь одними губами сказать я Верту, тот делает резкое движение рукой — больше нельзя даже шептать. Моя рука пробирается к сумочке, и вдруг я понимаю, что если оттуда раздастся малейший звук, а он не может не раздаться… Флаконы… И еще…

Чернота закрывает меня — но это Верт, с его поднятым воротником фрака, не просто меня заслоняет, а задвигает спиной в угол. Волосы, хочу крикнуть я, твоя светлая голова почти сияет в темноте — и, замирая, обвиваю ее рукой.

Доска скрипит у самой двери нашего класса с мрачно отсвечивающим пианино.

И еще одна доска — дальше, дальше, там, где соседний класс. Еле слышное шуршание за стеной.