Амалия под ударом

– Перед отъездом надо будет послать телеграмму дядюшке, чтобы встретил нас на вокзале, – напомнила она.

Даша нерешительно покосилась на нее, и Амалия заметила этот взгляд.

– Ты прости, Дашенька, что я вчера была с тобой резка, – сказала она, беря горничную за обе руки. – Просто господин граф вывел меня из себя.

– А господин граф… – запинаясь, проговорила Даша.

Но Амалия не была расположена говорить о вчерашнем.

– Ступай, Даша, ты свободна.

Напоследок побрызгав на себя фиалковой водой, Амалия спустилась вниз. Еще сходя по ступеням, она отметила про себя странную тишину, царившую в доме. Обычно в нем слышался звонкий смех Ореста, густой хохот Гриши, перебивающие друг друга голоса Мити, Никиты, графа Евгения и Муси, но на этот раз никого слышно не было. «Так… – сообразила про себя Амалия. – Орест с графом, наверное, играют на террасе в шахматы, Никита в Жарове, занимается своими лошадьми, а Гриша и Митя еще не приехали из Гордеевки. Ну а где же Мари?»

Амалия нашла Мусю в синей гостиной. Глаза у барышни Орловой были заплаканные, а может быть, Амалии просто так показалось.

– Доброе утро, – сказала Амалия.

– Что? – болезненно вскрикнула Муся, оборачиваясь к ней. – О боже, это ты! Наконец-то! Где ты была?

– У себя, – ответила несколько удивленная Амалия. – А где Орест, где все?

Муся всхлипнула и негнущейся рукой утерла слезы.

– Орест поехал драться с Женей.

Внутри Амалии все словно оборвалось.

– Муся, – проговорила она, еще не веря, – ты о чем?

– Дуэль у них, – заплакала Муся. – Ты понимаешь? Дуэль!

Ноги не держали Амалию, и она опустилась на кушетку.

– Но из-за чего? – тихо проговорила она.

– Я не знаю, – простонала Муся сквозь слезы. – Все произошло так неожиданно!

И, перемежая слова всхлипами, принялась рассказывать. Стояло великолепное утро, l’été indien[59] в полном разгаре. К завтраку приехали Никита Карелин и Митя Озеров – Гриша Гордеев чего-то объелся накануне, маялся животом и оттого остался дома. Орест сидел у стола и читал письмо отца, которое он только что получил. Возле него ходил трехцветный кот Мурзик, мурлыкал, терся о его ноги и с умилением поглядывал на князя.

Полонский появился позже всех, и его лицо показалось Мусе мрачным. Он осведомился, где Амалия, и получил ответ, что она еще спит. Завтрак прошел довольно оживленно, потому что Орлов не умолкая вещал об уродившихся в его оранжерее цветах и никому не давал вставить слова. После завтрака Иван Петрович удалился – ему надо было посовещаться с мировым судьей по поводу какого-то дела. Орест, насвистывая, поднялся к себе и через несколько минут вернулся. Он переоделся в костюм для верховой езды, а в руках держал белые лайковые перчатки.

– Ты куда, кузен? – окликнула его Муся, разочарованная, что он не остается с ними.

– Покатаюсь немного на Принце, – последовал ответ.

Принц был самой норовистой из лошадей орловской конюшни.

– Я бы на твоем месте был с ним поосторожней, – заметил Никита. – Его плохо объездили, и он не любит ходить под седлом.

Орест беспечно улыбнулся. Ямочки на его щеках вспыхнули и погасли.

– Люблю лошадей с характером, – сказал он. И, подняв глаза на Полонского, со значением прибавил: – И женщин.

Митя неодобрительно поморщился. Не то, чтобы он понял скрытый в словах князя намек, просто сравнение женщины с лошадью показалось литератору неуместным.

– Смотри не сверни себе шею, – едко заметил Полонский. – Не то твои женщины быстро найдут себе утешителя.

– Это кого же? – прищурился Орест. – Уж не тебя ли?

– Почему бы и нет? – отозвался граф с намеком на улыбку. – Так что ты бы лучше поберег себя. Когда у человека не легкие, а решето, ему следует заботиться о своем здоровье.

Тон этих слов не понравился Карелину. Никита насторожился – в воздухе запахло ссорой. Даже Митя почувствовал это.

– Эжен, не говорите таких ужасных вещей! – капризно потребовала Муся. – Орест мой кузен, и я никому не позволю его обижать.

Но ее уже никто не слушал. С каждым мгновением в комнате все сильнее сгущалось неотвратимое – так же, как сгущаются облака перед грозой.

– Надо же, – сказал Орест, нехорошо оскалившись. – С каких пор тебя вдруг стало волновать мое здоровье?

– Это просто дружеский совет, – ответил Полонский, глядя прямо ему в глаза. – Не более.

Мгновение князь буравил его взглядом, но внезапно его лицо расслабилось, и Муся, решившая, что все позади, с облегчением перевела дух.

– Я тронут твоим беспокойством, – промолвил Орест, лучезарно улыбаясь. – Что поделаешь, у каждого из нас свои недостатки. У кого-то больные легкие, у кого-то мать шлюха. Бывает, знаешь ли.

Митя остолбенел. Лицо Полонского сделалось белым, как полотно.

– Пожалуйста… – жалобно пролепетала Муся.

– Господа, – солидным баритоном вмешался Никита, – право же, это просто нелепо. Что вы в самом деле?

Полонский повернул к нему голову и чуть раздвинул губы в улыбке.

– Конечно, Никита, – по-змеиному вкрадчиво произнес он, – это нелепо. Но наш друг, – он обернулся к Оресту, – считает себя таким специалистом по шлюхам, а некоторые из них просто от него без ума.