Амалия под ударом

– Если вы разумеете отравление, то проще всего его было провернуть одному из тех, кто сидел за столом. Ни вы, ни я этого заведомо не делали. Что же до остальных, то ни у кого из них не было видимого мотива убивать художника. Можно сколько душе угодно подозревать Мусю, или Ореста, или Евгения, или даже самого Митрофанова. Кстати, лично я склонен подозревать именно Митрофанова.

– Почему? – Амалия смотрела на своего друга во все глаза. – Разве это был не его бокал?

– В том-то и дело, что его, – беззаботно ответил Саша. – Просто он незаметно поменялся бокалами с соседом, Алешей Ромашкиным. Это потом вспомнил граф Полонский. А потом господин Митрофанов придвинул тот бокал, который стоял перед ним, к прибору Алеши и стал кричать, что тот сам допустил ошибку. Никакой ошибки не было.

– И что это значит? – хрипло спросила Амалия.

– Это значит, – спокойно ответил Саша, – что либо Митрофанов знал о том, что находится у него в бокале, либо подозревал об этом и решил на всякий случай обезопаситься. Либо, наконец, что он сам бросил яд в бокал. Зачем – не знаю.

– А вы поговорили с ним? – воскликнула Амалия.

– Говорил. Но он стоит на своем: никакой подмены не было, граф ошибся. Однако на всякий случай мы решили не спускать с Павла Семеновича глаз.

Решение было принято верное. Но сам Павел Семенович принял еще более верное решение – в ту же ночь он исчез, оглушив следившего за ним фон Борна.

Утром, раздвинув занавески, Амалия прежде всего увидела фонтан, разбрызгивающий ввысь тонкие струи воды. Повеселевшие купидоны томно улыбались, а Орлов благодарил Пшибышевского и жал ему руку. В тот же день инженер уехал восвояси, даже не подозревая о разыгравшихся в Ясеневе драмах. Пожелаем же ему на прощание доброго пути, ибо он никогда больше не появится на страницах нашего повествования.

Глава 21

– Мы с вами совершили большую ошибку, – заявил Саша Федору Ивановичу.

Фон Борн распростерся на кушетке и, то и дело охая и вздыхая, ощупывал шишку на затылке. Сердобольная Даша, которой блондин-следователь пришелся «оченно по душе», прикладывала к его полученной при исполнении обязанностей ране (то есть к шишке) полотенце, смоченное холодной водой.

– Ох, надо было нам сразу же взять этого прохвоста в оборот! – кипятился Саша, бегая по комнате. – А мы самым позорным образом упустили его!

– Это я упустил его, а не вы, – возразил фон Борн, от своих предков-немцев унаследовавший крайнюю педантичность. – Вам совершенно не в чем себя винить, Александр Богданович.

– Все равно! – отмахнулся Саша. Внезапно он остановился. – Теперь мы будем раскручивать это дело с двух концов. Вещи Олонецкой все еще у Карелина?

– Как будто, – промямлил следователь.

– Необходимо узнать, что же собой в действительности представляет эта дама, – заявил Саша. – Поэтому мы с вами осмотрим ее вещи, а Карелин и его друзья пусть пока ищут саму Изабеллу Антоновну, если ее и впрямь так зовут, в чем лично я сильно сомневаюсь.

Фон Борн немного подумал.

– То есть вы хотите устроить обыск… Хорошо. Но ведь нам понадобится санкция прокурора, разве не так?

– К черту прокурора! – пылко заявил Саша. – Будем действовать на свой страх и риск. Пока мы будем запрашивать необходимые бумаги, потеряем время, а мне сдается, что именно оно в этом деле определяет все.

Фон Борн кивнул.

– Я с вами, – объявил он и, поморщившись, потрогал ноющую шишку.

Даша ободряюще улыбнулась ему, и впервые следователь поглядел на нее с интересом.

Саша объяснил план действий Никите, который его поддержал, и, захватив с собой Федора Ивановича, в легком шарабане прибыл в Жарово, где в отдельном флигеле проживала любительница лошадей госпожа Олонецкая. Фон Борн внимательно оглядел комнаты, которые занимала пропавшая без вести. В одной стояла кровать и находились трюмо, туалетный столик и несколько кресел, в другой комнате обнаружилось несколько шкапчиков, стол и стулья, а также четыре чемодана из кожи. Федор Иванович взбодрился. Он почувствовал, что ему предстоит серьезная работа, а не какое-то там расследование кражи молочного поросенка у отца Григория, взволновавшее все местные умы, которое фон Борну пришлось на время отложить. Потерев руки, следователь принялся за первый чемодан, в то время как Саша вызвал для допроса горничную Карелиных Глафиру, которая обычно прислуживала мадам Олонецкой.