Аманда исчезает

– Я не в курсе, что детектив Браун считал вас подозреваемой, – признался Сэл и повернулся к молчащему Майку Мелеру.

– Думаешь, я в курсе? – подал тот наконец голос. – Напрямую мне Браун об этом не говорил.

– Неважно, – покачал головой Сэл. – Даю слово, Молли, сейчас вы подозреваемой не считаетесь. Очевидно другое: некто хочет с вами связаться. Возможно, этот некто имеет отношение к похищению, возможно, что-то о нем знает.

– Записки, – подсказал Майк.

– Меня интересует любая информация, которая поможет найти Трейси, очень надеюсь, что быстро и живой.

– Ясно. – Молли удостоверилась, что никто не подслушивает, и посмотрела в окно. Как им сказать и, главное, что сказать?

– Молли, в чем дело? – спросил Розутто.

– Все в порядке, – со вздохом ответила она. – О видениях говорить непросто. Они обрывочные, частью бессмысленные, частью касаются совершенно других вещей. – Молли выжала в воду лимон и добавила немного сахарозаменителя. – Мой кофеин, – с улыбкой пояснила она.

Молли заранее приготовилась к недоверию и описала некоторые образы: как били парня, как над ним склонились трое, а потом свою боль и всепоглощающую грусть. Несколько раз она останавливалась – собиралась с мыслями и гадала, как лучше передать глубину своих ощущений.

По настоянию Майка Молли описала вкус яблочного леденца, и рот тут же наполнился слюной. Потом заговорила о холодных, мрачных пещерах и туннелях, о том, как Трейси и темноволосая женщина молились, стоя на коленях, перед морем свечей. В последнее время Трейси излучала спокойствие и умиротворение, которые казались Молли странными и почему-то не нравились.

Силы ее таяли. Молли замутило, словно она рассказывала о чем-то запретном, словно, описывая Картины, воскрешала их. Нужно продолжать, нужно упомянуть дурноту во время пробежки на Уайт-Граунд-роуд. Молли сглотнула желчь, поднявшуюся к горлу, и рассказала о девочке в струящемся цветастом платье, которая гуляла по кукурузному полю у церкви, а потом навсегда исчезла. Сэл с Майком молча записывали.

Молли начала задыхаться. Хотелось описать еще одну Картину. Она помолчала, восстанавливая дыхание, и рассказала, как коснулась двери в подвал дома Перкинсонов и ощутила на своих запястьях грубые мужские руки.

Молли сидела, поставив локти на стол и уткнув лицо в ладони. Видения, выдернутые из памяти, были как кошмар наяву. Голова налилась гулкой тяжестью. Молли чувствовала пустоту, точно вырвала из себя свою суть. Она едва расслышала спокойный голос Сэла:

– Запрашивай ордер!

Пастор Летт стояла на задней террасе дома, сжимая в руках чашку с кофе, смотрела на озеро и думала о прошлом. Она вспоминала, как все было, пока над Родни не устроили самосуд, до того, как она встала на путь лжи. Когда Родни был маленький, они вместе рыбачили на озере. Он садился на мостки, свешивал ноги в воду, но, пошевелив пальцами, быстро вытаскивал, боялся, что рыба укусит. И каждый раз она сердито выговаривала ему, что так он рыбу лишь распугает, но Родни продолжал забавляться. Ни одной рыбы они так и не поймали, зато каждую субботу, когда над озером еще стелилась утренняя дымка, а птицы только-только затевали свою перекличку, они с братом шагали к причалу в полном рыбацком обмундировании – жилеты защитного цвета, оснащенные тьмой карманов, резиновые сапоги, которые скидывали, едва оказавшись на мостках, и коричневые рыбацкие шляпы с широкими полями – Родни называл их «рыбьими головами». Пастор Летт улыбнулась воспоминанию.

На другом берегу озера царило оживление – то и дело подъезжали патрульные машины, полицейские с собаками сновали туда-сюда. Удивляться не следовало: пастор знала, к чему все идет. Тем не менее рука ее мелко задрожала, кофе выплеснулся на террасу. Пастор подумала о Молли, о долгих беседах, которые они вели, о деликатных нюансах ее депрессии. Жаль, что Молли перестала ей доверять.

Пастор вернулась в дом, озираясь по сторонам в поисках сама не зная чего. Намеков на лич ность затаившегося в доме Перкинсонов? В до ме пастора Летт видимых намеков не было, за исключением документа, запертого в металлической шкатулке, которая стояла в кабинете на верхней полке стеллажа. Ключ на веревке, спрятанный под рубашкой, вдруг показался ледяным. Нервы, нервы… Пастор запретила себе суетиться – достала из шкафа куртку и положила на кленовый столик у парадной двери.

На подъездной аллее остановилась машина. Пастор Летт взлетела на второй этаж, ворвалась в свою комнату и сдернула с каминной полки фотографию Родни. На снимке он сидел на полу в родительском доме, играл с деревянным поездом и улыбался в объектив. Не фотография, а сама невинность, она выручала пастора Летт в самые тяжелые минуты. Пастор прочла короткую молитву и поклялась защищать Родни, что бы ни случилось с ней самой. В дверь громко постучали. Пастор Летт еще раз прижала снимок к груди, бережно поставила на каминную полку в ряд с другими памятными вещицами и не спеша спустилась в переднюю.

– Иду, подождите! – Спокойствие собственного голоса ее даже напугало.

На крыльце стоял полицейский.