Амандина

Эти слова, сказанные Паулой Жозетте месяцем раньше — вскоре после известного случая в трапезной, — постоянно всплывали в мятущемся уме Жозетты, побуждая ее к действию, завладевая ею. Теперь появился золотой шанс. Как долго она мечтала о возмездии, о воздаянии за все, что вынесла ее любимая Анник? Все прошлые годы она хотела убить отца Анник. Блуждая по лесам и лугам, когда ей было восемь или девять лет и она только что взяла на себя заботу о крошечной дочери доктора, любимым времяпрепровождением Жозетты было сочинение путей и способов убить его. Она нанесла бы ему удар во сне или насыпала бы в его чай желтый порошок, предназначенный для крыс, или, еще лучше, она возьмет однажды днем мсье Дюфи за руку и отведет через вязовый лес вниз к реке, когда доктор и рыжеволосая белогрудая жена господина в дезабилье лежат на влажном синем ковре в хижине рыбаков. Пусть бы господин Дюфи застрелил его, она была бы счастлива. Но Жозетта ничего не предприняла против отца Анник, только копила в себе горечь. К тому времени, когда Анник стала сестрой Паулой, и она, Жозетта, присоединилась к ней в женском монастыре, она выкопала еще более глубокую и широкую яму для горечи, которую вызывал в ней в то время епископ Фабрис. Да, увлечение епископа Паулой было мимолетно, Жозетта все еще иногда слышит похотливые обещания, которыми он совратил Паулу в ту безобразную ночь, в то время как она ждала за дверями часовни свою Анник. Анник убила бы за него или умерла бы ради него — и тогда и теперь — Жозетта хорошо ее понимала. Но разве она сделала хоть что-нибудь, чтобы повредить епископу? За эти годы были и другие кандидаты, которые насмехались над Паулой, нечестивые сестры, которые смеялись за ее спиной, сестры, мешавшие жить в покое и благости. Но что она могла сделать с теми, чьи жизни и так были уже полны страдания? Наконец — этот ребенок.

Арендаторы из деревни — мужчины и женщины — съехались помочь Сент-Илеру. Они взяли на себя обязанности по кухне, мыли щетками полы, стены и лестницу мерзко пахнущим дезинфицирующим раствором, занимались прачечной и садами. И один из них снес вниз по лестнице из спальни девочек женского монастыря маленький белый сверток. Амандина хихикала, потому что ее зафиксированная перевязанная лодыжка торчала вперед, указывая путь, и то просила молодого человека идти быстрее, еще быстрее, чтобы она могла почувствовать дуновение свежего воздуха, то предлагала остановиться в саду, чтобы погреться некоторое время на горячем июньском солнце.

— Но, мадемуазель Амандина, вас ждут. Я обещал. Через несколько дней карантин прекратится, а ваша лодыжка будет как новенькая, и солнце, увидите, будет греть по-прежнему.

По крытой галерее монастыря они прошли к удаленному западному крылу, где располагались бывшие комнаты Филиппа и где Жозетт уже застелила льняными простынями недавно изготовленную кровать.

— Сюда. Осторожнее. Спасибо, месье Люк.

— Да, спасибо, месье Люк. Вы скоро навестите меня?

— Я был бы счастлив. Фактически, моя мать предложила мне остаться с мадемуазель и дежурить по ночам, сестра, считая, что помощь вам понадобится. Она велела переговорить с матушкой Паулой, но я не смог найти ее и…

— Спасибо, мсье Люк, но все предусмотрено. Пожалуйста, поблагодарите вашу мать.

— Месье Люк может навестить меня, Жозетта?

— Никаких посетителей, моя дорогая. Тебе, конечно, все объяснили. Никаких посетителей. Только когда карантин будет снят. Мсье Люку и так есть чем заняться…

Жозетта довела молодого человека до порога, раскланялась с ним, закрыла дверь. Заперла. Вынула ключ и положила его в карман. Погладила карман. Улыбнулась Амандине.

Наконец.

— Жозетта, кто-нибудь принес мои книги, альбомы для рисования? Я все сложила в ранец и…

— Все здесь. Но сначала позволь мне объяснить, что тебе прописал Жан-Батист. Самое важное — как можно больше спать. Ты должна много спать, чтобы не тревожить больную ногу, быть неподвижной и очень-очень тихой…

— Но, Жозетта, я не больна. Только моя лодыжка, но даже ей намного лучше, видите? И я знаю, как снимать бандаж, не нарушая фиксации, затем я должна позволить ноге отдыхать в течение двадцати минут, а потом мне понадобится помощь в накладывании бандажа на щиколотку, хотя я знаю, как это делать, но мне самой немного сложно…

— Не волнуйся. Я знаю, что делать. И даже если ты не больна, как ты сама считаешь, мы будем точно следовать указаниям Жан-Батиста, не так ли?

Жозетт подошла к большому дубовому буфету и из того же кармана, куда она спрятала ключ, вынула маленький коричневый стеклянный пузырек. Повернувшись спиной к Амандине, она вылила жидкость из пузырька в стакан, долила меньше чем дюйм воды из кувшина, стоящего на буфете, повернулась и с улыбкой подошла к кровати.

— Что это?

— Твое лекарство, конечно.

— Что за лекарство? Я не принимала никаких лекарств. С чего бы вдруг?

— Не могу сказать, я не знаю, милая. Это — то, что прописал Батист. Наверное, это витамины или еще что-нибудь в этом роде. А теперь выпей все одним глотком. Давай.