Барбара Константин

Амели без мелодрам

Посвящается Маоль, которая, конечно, прочтет эту книгу не раньше чем к десяти-одиннадцати годам, то есть примерно в 2016-м.

Поскольку все теперь стремительно движется и меняется, я надеюсь, что проза в стиле другого века не произведет на нее впечатления. Ну в самом деле: «Дама Амели столько раз умилялась, с восхищением глядя на виллана».

Все-таки согласитесь, это немного старомодно.

Посвящается Камилле, Фергюсу, Джессике и ее банде, а также Мари и ее банде.

Маленькое послание моим невидимым и неуловимым. На случай, если они прочтут, где бы они ни были.

(Так что? Да сама не знаю…)

Miss you guys.

Вот и все.

Сияло солнце, синицы клевали зерно,

А дедушка так громко пернул,Что все синицы разлетелись.Жаль, ведь день был такой прекрасный.Фергюс, мой сын, написал это стихотворение, когда ему было семь лет.Воистину, он очень высоко поднял планку.Б. К.

1

Алло, Амели

— Алло, Амели? Это Жерар. Слушайте, я тут получил ваши…

— Ага! Ну и?..

— Не так чтобы уж очень хорошо…

— А…

— Думаю, что… как бы это выразиться… э… в общем, я думаю, надо еще раз сделать…

— Ладно, Жерар, но дело в том, что мне некогда. Не знаю, говорила ли я вам, но завтра приезжает Клара. И все летние каникулы пробудет у меня.

— А… замечательно…

— Ну, значит, сделаем чуть позже. В сентябре.

— Но Амели!.. Это вам не…

— Все образуется, не волнуйтесь… Кстати, пока не забыла… я тут встретила троих ваших сыновей возле лицея и едва их узнала! Как они выросли! Просто бравые парни. А что Одиль? Как у нее дела? Я давно ее не видела.

— А вы… Вы разве не в курсе?

— Вы о чем, Жерар?

— Ну… Одиль нас покинула.

— …Умерла?

— Что ну, что вы! Она нас бросила, меня и детей. И ушла!

— А, ну ладно… Вы меня напугали…

— Эта ваша привычка вечно все преувеличивать… Ах, простите, Амели, я не то хотел сказать… Я просто еще немного не в себе, ну, вы понимаете… такое дело… Она оставила записку, перед тем как уйти. Одиль… На стене у нас в спальне, красной помадой! Она написала… Нет, я не могу… Ну, ясно, она меня больше не любит. И вот: бац! Прямо по морде… …О-па! Но я не сдамся, я должен думать о пациентах. Они ждут, чтобы я ими занялся, вылечил их. У них болячки, у них хандра… Это ужасно, но у меня теперь ничего не получается. А мне плевать! Впрочем, нет… Это я просто так брякнул, но вы ведь понимаете, на самом-то деле я так не думаю… Слушайте, я, наверное, сильно не в себе… И главное — мне невыносима мысль, что я останусь один. Я панически боюсь одиночества. Я себя чувствую таким маленьким… Это в моем-то возрасте… Правда-правда… Но вы-то, Амели, уже, наверное, привыкли, за столько времени, а?

— Да, конечно. Я все-таки думаю, Жерар, что в ваши сорок у вас еще все… Да, я понимаю… Сейчас не время… Слушайте, если у вас есть потребность выговориться, выплакаться на плече, не стесняйтесь, звоните или приходите ко мне. Ладно? Ну, пока, мой мальчик.

Амели ошарашена. Не тем, что Одиль бросила Жерара. Это с ним давно должно было случиться. Но что ее анализы… Едва она положила трубку, как телефон снова зазвонил.

— Амели?

— Да.

— Это я.

— Кто это — я?

— Ну, я, Фанетта, твоя дочь… Ты помнишь хотя бы, что у тебя есть дочь? Как дела? У тебя что-то случилось?

— Да нет, все в порядке. Просто я только что говорила с Жераром, и он…

— Ну слава богу!.. А то я подумала, что у тебя церебральная эмболия или еще что-нибудь, от чего пропадает память, знаешь…

— Погоди, тут нет ничего смешного… Бедняга, он совершенно раздавлен. Интересно, как же дети все это воспримут… Держись за что-нибудь… Одиль их оставила.

— Как это — оставила? Умерла?

— Да нет же! Просто-напросто сбежала.

— Ох, как ты меня напугала…

— С ним что-то не так, ты бы ему позвонила…

— Ладно, позвоню. Кстати, я хотела с тобой обсудить завтрашний день. Клара приедет поездом пятнадцать двенадцать…

2

Марсель вовсе не такой уж лентяй