Амелия

В продолжение первых двух визитов мистера Беннета я не проронила ни единого слова; однако в третий раз, когда между ним и тетушкой возник какой-то спор, мистер Беннет пожелал услышать по этому поводу мое мнение. Я приняла его сторону, как и должна была сделать по справедливости, и в подтверждение привела латинскую цитату. Моя тетка сделалась при этом пунцовой и, не скрывая крайнего презрения к моим словам, объявила, что весьма удивлена, как такой образованный человек, как мистер Беннет, находит возможным справляться о мнении какой-то глупой девчонки. «Может ли она, – негодующе вопрошала тетушка, – быть судьей между нами?» В ответ мистер Беннет весьма благосклонно отозвался о высказанном мной суждении, что привело мою тетку прямо-таки в ярость: она уже не могла удержаться от прямых оскорблений по моему адресу и, назвав меня самоуверенной идиоткой, разбранила моего отца за преподанные им мне уроки латыни, вследствие которых я возомнила о себе невесть что и решила, будто умнее тех, кто во сто крат образованнее меня. Затем она принялась поносить древние языки, объявив их совершенно бесполезными, и под конец изрекла, что ею прочитано все заслуживающее быть прочитанным, хотя она, слава Богу, и не знает никаких языков, кроме своего родного.

К концу визита мистеру Беннету удалось вполне, и притом без особого труда, восстановить свои прежние отношения с моей теткой, однако с того дня она прониклась ко мне злобной ненавистью, которую мне с тех пор так и не удалось смягчить.

С самых первых дней моего пребывания в ее доме моя образованность вызывала у тетки крайнее неодобрение. Сказать по правде, она мне просто в этом завидовала. Я давно почувствовала эту зависть и делала все от меня зависящее, чтобы умерить ее, тщательно избегая произносить в ее присутствии хотя бы одно латинское слово, и никогда ей ни в чем не перечила; просто я считала ее слишком невежественной, чтобы снисходить до спора с ней. Таким поведением мне удалось добиться мира, и мы довольно сносно уживались друг с другом, однако, когда мистер Беннет одобрительно отозвался о моем суждении, она, так кичившаяся своей ученостью, была настолько оскорблена, что не в силах была мне простить, Вечером того же дня тетушка жестоко меня отчитала и напомнила, что мне давно пора пойти к кому-нибудь в. услужение; это было сказано таким суровым тоном, что выглядело почти равносильно намерению выставить меня за дверь; при этом она язвительно советовала держать свою латынь при себе, – ибо что может быть бесполезней и никчемней подобных познаний, а тем более для той, кому уготована участь служанки: ведь это только людей смешить.

Во время следующего визита мистера Беннета мне не дозволено было присутствовать при их беседе. Этот визит длился намного меньше всех предшествующих: откланявшись, наш гость оставил мою тетку в таком скверном настроении, в каком мне еще не доводилось ее видеть. Она не преминула тут же выместить всю свою досаду на мне, попрекая меня ученостью, зазнайством и бедностью, напоминая, скольким я ей обязана, и настаивая на том, чтобы я немедленно приискала себе какое-нибудь место. Все ее попреки вызывали у меня только радость: ведь они служили подтверждением того, что мистер Беннет благоприятно отзывался обо мне, а я готова была заплатить за его доброе слово едва ли не любую цену.

Впрочем, я едва ли отважилась бы на столь рискованные заключения, не будь у меня кое-каких оснований считать, что на мою долю не выпало несчастье любить без ответа; хотя мистер Беннет очень редко когда обращался ко мне прямо (просто не имея такой возможности), однако его глаза все же открыли моим кое-какие тайны, и они отнюдь не были мне неприятны.

И все же почти месяц меня не покидало чувство тревоги: я то утешала себя мыслью, что душа мистера Беннета охвачена таким же чувством, как и моя, то страшилась, что мои желания внушают мне ложные надежды; кроме того, я не испытывала ни малейшего сомнения в том, что моя тетка является моей соперницей; разве может хоть одна женщина, думалось мне, устоять перед чарами, покорившими меня. Мистер Беннет и в самом деле был очаровательный молодой человек, миссис Бут. Я должна… должна отдать дань его памяти. О, милосердный Боже, зачем, зачем я его встретила? За что мне суждены были такие несчастья?

Тут рассказчица разразилась рыданиями и какое-то время не в силах была говорить; Амелия же пыталась по мере сил утешить ее и выразила живейшее сочувствие сердечному горю приятельницы.

Совладав в конце концов с собой, миссис Беннет продолжала свое повествование, как оно изложено в следующей главе.

Глава 5

Продолжение истории миссис Беннет