Амелия

В комнату вошла миссис Аткинсон и они заговорили о другом, но Амелия вскоре возвратилась к прежней теме, сказав, что у нее нет никаких причин что-либо скрывать от своей подруги. И тогда они втроем вновь стали обсуждать, как тут поступить, но так и не пришли к какому-нибудь решению. Тогда миссис Аткинсон в приливе необычного возбуждения заявила:

– Не бойтесь ничего, дорогая Амелия; одному мужчине ни за что не справиться с двумя женщинами. Мне кажется, доктор, что это будет потруднее того случая, о котором сказано у Вергилия:

Una dolo divum si foemina victor duorum est![300]

– Вы очень славно это продекламировали! – заметил доктор Гаррисон. – Неужели вы понимаете у Вергилия и все остальное так же хорошо, как, видимо, проникли в смысл этой строки?

– Надеюсь, что так, сударь, – сказала миссис Аткинсон, – а заодно и у Горация тоже, в противном случае можно было бы сказать, что отец лишь напрасно тратил время, обучая меня.

– Прошу прощения, сударыня, – воскликнул священник, – я признаю, что это был неуместный вопрос.

– Отчего же, вовсе нет, сударь, – отозвалась миссис Аткинсон, – и если вы один из тех, кто воображает, будто женщины неспособны к учению, то я ни в коей мере не буду этим оскорблена. Мне очень хорошо известно распространенное на сей счет мнение, однако, хотя

Interdum vulgus rectum videt, est ubi peccat.[301]

– Если бы я и придерживался подобного мнения, сударыня, – возразил доктор, – то мадам Дасье и вы сами послужили бы прекрасным свидетельством моей неправоты. Самое большее, на что бы я в данном случае отважился, так это усомниться в полезности такого рода учености для воспитания молодой женщины.

– Я признаю, – ответила миссис Аткинсон, – что при существующем порядке вещей это не может споспешествовать ее счастью в такой же мере, как мужчине, но вы, я думаю, все же согласитесь, доктор, что ученость может, по крайней мере, доставлять женщине разумное и безвредное развлечение.

– Но я позволю себе предположить, – упорствовал священник, – что это может иметь и свои неудобства. Ну, предположим, если такой ученой женщине пришлось бы взять в мужья неученого, разве она не была бы склонна презирать его?

– Вот уж не думаю, – возразила миссис Аткинсон, – и если мне позволено будет привести пример, то я, мне кажется, сама показала, что женщина, обладающая ученостью, способна вполне быть довольна мужем, который не может этим похвастаться.

– Что ж, – согласился доктор, – супруг, без сомнения, может обладать другими достоинствами, которые тоже немало значат на чаше весов. Но позвольте взглянуть на этот вопрос с другой стороны и предположить, что обе стороны, вступившие в брачный союз, отличаются завидной ученостью; не может ли при этом возникнуть прекрасный повод для разногласий: кто из них превосходит другого ученостью?

– Никоим образом, – сказала миссис Аткинсон, – ведь если оба супруга обладают ученостью и здравым смыслом, они очень скоро увидят, на чьей стороне превосходство.

– Ну, а если бы мужу при всей его учености, – продолжал доктор, – случилось высказать несколько безрассудное суждение, уверены ли вы, что его ученая жена сохранила бы подобающее чувство долга и подчинилась бы ему?

– Но с какой стати мы должны непременно предполагать, – вскричала миссис Аткинсон, – что ученый человек может быть безрассудным?

– Простите сударыня, – возразил доктор, – но ведь я не имею удовольствия быть вашим мужем, так что вы не можете помешать мне высказать какие угодно предположения. Так вот, предположение, что ученый человек может отличаться при этом безрассудством, не так уж парадоксально. Разве мы не находим никаких безрассудных суждений у весьма ученых писателей и даже у самих критиков? Что, например, может быть более странным и безрассудным, нежели предпочитать «Метаморфозы» Овидия «Энеиде» Вергилия?[302]

– Это и в самом деле было бы настолько странно, – согласилась миссис Аткинсон, – что вам не удастся убедить меня, будто кто-нибудь в самом деле придерживался подобного мнения.

– Возможно, что и так, – подтвердил священник, – и мы с вами, я полагаю, не разошлись бы в оценке того, кто отстаивает такую точку зрения. Какой же у него тогда должен быть вкус!

– Самый ничтожный, вне всякого сомнения, – отрезала миссис Аткинсон.

– Что ж, я вполне этим удовлетворен, – сказал священник. – Говоря словами вашего любимого Горация, «…verbum non ambius addam.[303]

– До чего же досадно, – воскликнула миссис Аткинсон, – когда в споре вас ловят на слове! Признаюсь, я так увлеклась, защищая моего любимого Вергилия, что и не заметила, куда вы клоните; однако вся ваша победа основывается на предположении, что женщине очень не повезет и она встретит самого глупого на свете человека.