Америка о’кей

Ну разве не молодец наш защитник культа? А? По-моему, Матфея можно пощадить, ууу, у меня пока что нет оснований для его ликвидации.

Тому, кто стремится к власти, здравый смысл подсказывает: врагов следует безжалостно (беспощадно) убирать. Это истина.

А?

Слышатся звуки трубы.

О!

У!

Уже?

Нет чтобы завтра.

Лука прислушивается.

— Это войска возвращаются из Европы.

Матфей бросает в воздух шляпу.

— Ууу, ту-ру-ру! Трубы трубят победу!

— Скорее, — торопит Марк. — Бежим встречать победителя. Так сказать.

Кардиналы убегают, и одновременно в тронный зал, запыхавшись — уф, — влетает Маргарита. Папская жена.

Моя мать.

Послушайте ее. Послушайте.

— Эдуард, это наш сын Георг. Он возвращается с победой.

— Браво, браво.

Скучным тоном.

Маргарита воздевает руки с переплетенными пальцами.

— Мои молитвы защитили его.

Эге. Иоанн смотрит на Эдуарда.

— Георг вернулся, — говорит он шепотом. — Лучше мне не мозолить ему глаза. А?

— Ммм, — отвечает (кисло) Эдуард.

Иоанн улыбается.

— Отлично. Я остаюсь. Только ведь и он будет мне завидовать — не меньше других. Я его боюсь.

Эдуард мотает головой — дескать, не бойся.

— Мммм.

— Как хочешь, — ласково (о-о-о!) отвечает Иоанн. — Располагай мною по своему усмотрению. Я был и остаюсь младенчески чист и невинен. Отлично.

Маргарита начинает проявлять назойливость:

— А ты что не идешь встречать нашего сына?

— Ммм.

Ворчливое мычание Эдуарда, всегда неохотно отрывающего зад от трона, если только это не связано с тем, чтобы отправиться спать, обращено (ох ты!) к жене.

— Отлично, — без запинки расшифровывает Иоанн. — Он сказал: «Маргарита, пошла вон!»

О! Ого!

Пора. Я должен действовать. Сам не знаю — как.

Но немедленно. Сию минуту, у-у!

Колченогий Ричард.

Безмозглый Ричард.

Трусливый Ричард.

Ух!

Коварный Ричард.

Ах!

Мрачный Ричард.

Ричард без страха и упрека — а, то-то же!

9

Я крадучись — ооо! — обхожу вокруг колонны.

Выйдя на открытое место (на свет), сталкиваюсь с отцом. Опирающимся на руку Иоанна.

Мать притворяется, будто меня не замечает. И-и-и, и это в двух шагах! Ах, просто она игнорирует мое присутствие.

Отец при виде меня мрачнеет.

Он недоволен и сердито бросает мне:

— Мммммм.

Иоанн — у! — усердно переводит:

— Отлично. Ты же знаешь, аббат Йоркский, что не должен выходить из своих комнат. Безмозглый слизняк.

Сказать ему?

У, я это вычитал в одной книге.

Нет, все-таки скажу.

— Сучий сын!

Ага, сказал.

Рыча, Эдуард отвешивает мне оплеуху. Ух, от которой я лечу на пол.

Вот это затрещина, люди!

Зато — охохо — она питает мою ненависть.

Подогревает ее.

Умножает.

Мне больно. Я беспомощно барахтаюсь, перекатываясь на горбу. Ууу!

Оба голубка ушли. Маргарита собирается последовать за ними.

— Мать!

Она останавливается, не оборачиваясь. Маргарита.

— Чего тебе?

— Помоги подняться.

— Некогда. Я должна обнять Георга. Первая, раньше всех.

Эх!

Я усиленно (отчаянно) болтаю конечностями. Будто опрокинутый на спину паук.

— Я тоже твой сын.

Протягивая мне руку, она старается не смотреть на меня.

— С ним-то мне повезло.

— Ну да, а со мной вышла осечка. (Ай, ай, ай!) Скажи, мать, это правда, что я родился преждевременно?

— Беременность была неблагополучная, я тебе говорила.

— Опля! Значит, как выкидыш я нормальный, а?

— Перестань меня мучить, Ричард.

Я парирую. Молниеносно.

— Ты хочешь сказать, что Ричард действует тебе на нервы? — ору я. — Так бы и говорила! А мучиться предоставь мне!

О-о, обратите внимание, друзья: я начинаю огрызаться.

Ату!

— Муки оставь мне, я ни с кем не намерен их делить. Будь проклят день, когда ты меня зачала. Какой это был день?

— Не помню.

— Может, у тебя не было пустовки?

— К сожалению, как раз была. И-и, иначе бы ничего не вышло.

Ах!

— Тебе бы надо слезы лить, Маргарита.

— Э-э, это почему же?

— Полюбуйся, какого красавца сына ты произвела на свет. Мне и то за тебя стыдно. Охохо.

— Я не виновата.

— Виноваты твои хромосомы. И гнилые хромосомы отца.

— Не хули земного бога. Хромосомы у меня в порядке. И у твоего отца тоже. Ведь родили же мы после тебя Георга — само совершенство.

У-у, увы, я не сразу (не вдруг) нахожу, что на это сказать.

Опираясь на короткую ногу, я описываю другой ногой круг, будто циркулем. Это должно помочь мне углубиться — с целью выбора — в чащу (ухохихэхах) восклицаний, теснящихся в моем голове.

Вместо этого я должен выкапывать, выуживать, извлекать на свет слова.

Без них в исторический момент не обойтись.

И только (о-о!) ненависть может служить ведром, способным поднять их из колодца моего мозга, моего интеллекта.

Слова.

От слов зависят победы и поражения.

— Послушай, старуха, что-то тут не так. Мы с Георгом не можем быть братьями — детьми одних и тех же родителей. Ты должна мне сказать правду, Маргарита, правду.

Я трясу старуху — ух! — за плечо, впившись в него хищными пальцами. Старуху мать.

— Хочешь правду — о’кей, — вздыхает она. — Каждый вечер я молюсь, чтобы ты сгинул. Навсегда. Да, да. Это и есть правда, несчастный!

Ох!

— Хороша мать! Вот мы и выяснили. Почти.

— Почему ты не смиришься, сын?

Сын!

Роковое слово (о-о!), которое ей ничего не стоит произнести.