Америка, Россия и Я

— У нас тоже в университеты прежде всего принимаются богатые люди, родители которых дают деньги университету, — сказала Джейн.

— Здесь все знают о том, что в первую очередь принимаются дети алюмний, — сказала Люба, — все, кто хочет учиться в Америке, имеют достаточно шансов. Мои три сестры и два брата окончили университеты, хотя мы не были богатыми — получали scholarships–стипендии и брали loans–займы.

— А кто такие «алюмнии»? — спросила я.

— Это люди, дающие деньги университету, те кто его окончили.

— Понимаете, у нас в России можно поступать только в один университет, и парень, если не поступил, забирается в армию, поэтому конкурсы бешеные и столько «блата».

— Тут тоже много несправедливостей, — сказала Джейн, — у вас после окончания государство обеспечивает работой. А тут никто о тебе не беспокоится.

— Это правда, что у нас все беспокоятся «о тебе»: всех интересует, чтобы ты правильно жил, одевался, любая бабка на улице брякнет языком любую гадость, всё, что придёт ей в голову. Стоим с подругой на остановке — едем на практику и одеты в брюки. Одна бабка подошла к нам и смачно плюнула в нашу сторону, сказав: — Черти, окаянные, проститутки!

— Везде есть бабки, которые подложат хворостинки, — произнёс Гейлен.

— Но когда себя начинаешь чувствовать «бабкой» с хворостинкой и их везде подкладывать, то тут… беги.

— Но мне хочется, — произнесла Поли, — уточнить кое-что про образование: есть ли в Союзе какие-нибудь частные стипендии? фонды?

— Нет, Поли, всё образование в Союзе бесплатное. Мы деньгами за образование не платим. За нас платит государство, и мы принадлежим ему. После окончания учебного заведения тебя «распределяют» — направляют на работу. Куда?… Кого куда, и тут опять вступает гигантский механизм — блата, коррупции, связей, знакомств. Ко времени моего окончания университета от «первокурсного» мировоззрения у меня не осталось и следов — я «распределилась» в Ленинград, в аспирантуру! А у моей сестры Ольги сохранились иллюзии: она вместе с двумя своими подружками «распределилась» в Сибирь, в Красноярский край учителями. Как они там жили? — это отдельное повествование об их жутких условиях сибирской жизни. Мы оттуда выкарабкали её через год, две другие приехали позже… А прописка?

— Я слышала, что в Союзе хорошее образование, хотя и бесплатное? — спросила Донна.

— Программа средней школы там, наверно, более уплотнённая и более насыщенная, — сказала я. — Глядя на предметы, изучаемые тут Илюшей, я написала так в Россию: в школе три предмета: математика, как считать деньги, английский, как заполнять денежные документы, и наука, как чистить зубы.

— В Америке часто заканчивают школу, не умея читать, — сказал Гейлен.

— Конечно, писать после школы у нас все умеют и читать, но что? — продолжала я. — Одна программа по всему Союзу, один и тот же образ Татьяны Лариной, и все должны иметь одно и то же мнение, разработанное в министерстве образования. Один учебник, одна программа, один взгляд, одно мнение.

— Но лучше Пушкина изучать, чем продавать в школе печенье, — сказала Поли.

— Когда Илюша в Нью–Йорке должен был в школе продавать печенье, конечно, мы с Яшей смутились. Наше смущение быстро прошло от сравнений, — что осталось, впечаталось от моего обучения?

Остались безобразные клочки штампов, мертвых символов, мнений, вдолбленных так, что не знаю сколько времени понадобится, чтобы как-нибудь забыть всё, чему обучали, и я всё ближе и ближе прихожу к выводу — может, лучше, чтобы меня научили продавать печенье — что-то материальное, чем продавать свои чувства, свои эмоции, своих друзей, своих родителей, себя.

— Послушайте, как коммунистический идеал нам начинал портить вкус с самого детства, с самого рождения, и я рассказала мою коротенькую встречу с девочкой на пустыре.

* * *

Из последних маленьких капель.

Представьте себе новые дома — новостройки-квадраты кирпично–бетонных геометрически расположенных зданий, окружённых пустыми болотистыми полями, без деревьев, без кустов, без травы, с мусором и грязью.