Америка — справа и слева

Старшая дочь вышла замуж за автомеханика, уехала с ним в Сан-Франциско, и с тех пор о ней ни слуху ни духу. Скорее всего просто решила не подавать о себе вестей, чтобы не помогать отцу и младшей сестре. А ее сестренка тяжело больна. Заболела еще в детстве какой-то непонятной болезнью. У нее начали твердеть суставы. Врачи охотно брали деньги, но помочь ничем не могли. На оплату врачей и на лекарства уходили все заработки. Пришлось оставить неплохую квартиру и перебраться в каморку, кишащую крысами. Незаметно к нему подкралась старость. Со стройки его уволили. Понятно, какой теперь из него работник. Одно время перебивался случайными заработками. А вот теперь водит собак, которые скрашивают жизнь бедным одиноким старушкам: все-таки не так страшно ждать смерти, когда рядом есть живая душа. Обычно старушки гуляют с собаками сами. Это для них большое удовольствие. Но старушки часто хворают. Тогда о собаках заботится он. Конечно, заработок не бог весть какой, но где будут платить больше?

— А что же с дочерью?

— Все так же, как и было. Лежит...

Вокруг блестел огнями, рычал и бесился Нью-Йорк. Гремела музыка в ночных клубах. В театре недалеко от Бродвея совершенно голые актеры, даже не прикрывающие срам рукой, играли современную пьесу. В подъездах торговали наркотиками. Прыщавые юнцы рассматривали порнографические журналы в книжных лавках. На перекрестках улиц и у роскошных витрин магазинов стояли проститутки в потертых манто. И во всем этом громадном городе никому не было никакого дела до печали старика, прогуливающего чужих собак.

Мы вглядывались в лица ньюйоркцев, штурмующих по утрам метро. Мы сравнивали их с москвичами. Конечно, и москвичи торопятся на работу, и москвичи толкаются в спешке, и они бывают не очень-то счастливы, когда заезжий провинциал останавливает их за пять минут до начала работы и начинает выяснять, каким трамваем надо ехать с Ярославского вокзала на Казанский.

Но бегущий на работу москвич радуется дню прошедшему и дню наступившему. Вчера он был на лекции в Политехническом институте, а сегодня хочет попасть в театр. Он только что на ходу прочел сообщение в «Правде» о том, как врач, промчавшись на санях сто пятьдесят километров, спас жизнь человеку на далеком заполярном стойбище, и живо обменивается по этому поводу мнением со своим соседом.

Однажды мы ехали в нью-йоркском метро, и Москвич вспомнил такую московскую сценку. В вагон вошел мужчина с букетом живых цветов.

— Молодой человек, где вы купили такую прелесть? — спросила его старушка, соседка по скамейке.

— Я уже не молодой человек, а дед, — с гордостью объявил обладатель букета. — У меня родился внук, и я еду в родильный дом проведать невестку!

Как оживился вагон! Как дружно, тепло, а главное, искренне поздравляли молодого деда совсем незнакомые ему люди!

Очень трудно представить себе, чтобы какой-нибудь нью-йоркский дед решился сделать подобное заявление в прокуренном вагоне сабвея. Его вряд ли кто поймет. Многие над ним посмеются или просто отвернутся от него, как от ненормального.

Нас удивляло, сколько людей в кафе и ресторанах сидят за столиками в полном одиночестве. Даже пьяные, которых мы видели в немалом количестве на Бауэри и в Гарлеме, не пели песен. Они молча обнимали фонарные столбы или так же молча сидели на скамейках в парках с безысходной грустью в глазах.

Бродя по Нью-Йорку наших дней, мы вспоминали слова, написанные много лет тому назад: «Нью-Йорк — город пугающий. Миллионы людей мужественно ведут здесь борьбу за свою жизнь. В этом городе слишком много денег. Слишком много у одних и совсем мало у других. И это бросает трагический свет на все, что происходит в Нью-Йорке».

Тревогу американцев за завтрашний день, за здеровье кормильца, за судьбу детей, за судьбу страны мы ощущали повсюду, хотя американская традиция улыбаться даже в самые грустные минуты казалась непоколебимой.

В цехе одного из промышленных предприятий мы заметили веселенький плакатик: «Шевелись, выгляди живым, а то тебя заменят кнопкой».

Вроде бы шутка, юмор, но в них реальная угроза, неумолимо исходящая от технической революции, механизации и автоматизации в условиях капитализма. И мы вспомнили слова продавца жареной кукурузы, которого встретили Ильф и Петров в городе Скенектеди:

— Понастроили машин. Все делают машинами. Нет больше жизни рабочему человеку.

Рассказывая о современной Америке, нельзя было обойти молчанием ее молодежь. В дни Ильфа и Петрова молодых американцев называли «потерянным поколением». Потом — «молчаливым поколением». Сегодня это — «бунтующее поколение».

— Нам стыдно, что наша страна превратилась в мирового полицейского, — сказал нам служащий компании «Кока-кола» в Атланте.