Американха

– Мой счет почти пуст. Но Ога мне даст. Ты в курсе, что мне не платили зарплату с самого начала работы? Каждый день у бухгалтеров новая история. Все началось с того, что моей должности и не существует официально, хотя я ежедневно принимаю пациентов.

– Но врачи же бастуют, – возразила Ифемелу.

– Военные госпитали платят все равно. Хотя заработков моих на такой съем не хватило бы, ша.

– У тебя нет денег? – переспросила Ифемелу медленно, чтобы окончательно прояснить, чтобы убедиться. – А, а, тетя, но как так можно – без денег-то?

– Ога мне больших денег никогда не дает. Он платит по всем счетам и хочет, чтобы я просила все, что мне нужно. Некоторые мужчины – они такие.

Ифемелу вытаращилась. Тетя Уджу, у нее большой розовый дом с громадной спутниковой тарелкой, торчащей на крыше, у нее в генераторе дизтоплива под завязку, у нее холодильник забит мясом – и при этом никаких денег на счете.

– Ифем, не надо такое лицо, будто кто-то умер! – Тетя Уджу рассмеялась с обычной ехидцей. Посреди завалов этой ее новой жизни она вдруг показалась маленькой и растерянной – палевый ларчик для украшений на туалетном столике, шелковое платье, брошенное на постель, – и Ифемелу стало за нее боязно.

* * *

– Он дал мне даже больше, чем я попросила, – сказала тетя Уджу Ифемелу в следующие выходные, чуть улыбнувшись, будто позабавленная поступком Генерала. – После парикмахерской поедем домой, отдам брату.

Ифемелу оторопела, узнав, во сколько обходилось тете Уджу выпрямление волос в салоне; высокомерные парикмахерши примеривались к каждой входящей клиентке, скользили взглядами с макушки до пят, решая, сколько внимания уделить той или иной. Вокруг тети Уджу они увивались и суетились, присаживались в поклоне, приветствуя, воспевали ее сумочку и туфли. Ифемелу завороженно наблюдала. Здесь, в лагосской парикмахерской, разные чины имперской женственности проявлялись отчетливее всего.

– Ох уж эти девицы. Я все ждала, что они возденут руки и начнут умолять, чтоб ты погадила и позволила им поклоняться и этому, – сказала Ифемелу, когда они ушли из салона.

Тетя Уджу расхохоталась и огладила шелковистые накладные пряди, спадавшие ей на плечи, – китайские, последняя модель, блестящие, прямее некуда, и никогда не перепутываются.

– Знаешь, мы живем в подхалимской экономике. Величайшая беда этой страны – не коррупция. Беда в том, что есть много квалифицированных людей, занятых не тем, чем должны бы, потому что они никому не лижут задницу, или не знают, какую задницу лизнуть, или даже не знают, как это – лизать задницу. Мне повезло – я лижу правильную задницу. – Она улыбнулась. – Простая удача. Ога сказал, что я хорошо воспитана, что я не то что прочие лагосские девицы, которые спят с ним с первой же ночи, а наутро выдают список, что он им должен купить. Я тоже переспала с ним сразу, но ни о чем не попросила – вот дура, если вдуматься, – но спала я с ним не потому, что мне от него что-то надо. Ах эта штука под названием власть. Меня влекло к нему, хоть у него зубы, как у Дракулы. Меня притягивала его власть.

Тете Уджу нравилось говорить о Генерале, разные варианты одной и той же истории, повторенные, обсмакованные. Ее шофер донес ей – она завоевала его благодарность, организовав его жене дородовые осмотры и прививки ребенку, – что Генерал велел докладывать ему, подробно, сколько времени и где Уджу проводит, и всякий раз, когда рассказывала об этом, тетя Уджу вздыхала в конце:

– Неужели он думает, что я не смогу видеться с другим мужчиной втайне от него, если пожелаю? Я просто не желаю.

Они сидели в холодной утробе «мазды». Шофер выезжал с территории парикмахерской, тетя Уджу поманила привратника, выкрутила окно вниз и дала ему немного денег.

– Спасибо, мадам! – сказал он и козырнул.

Она совала найровые банкноты всем работникам салона, охранникам на входе, полицейским на перекрестках.

– С их зарплат и одному-то ребенку школу не оплатишь, – приговаривала тетя Уджу.

– Этих грошей, которые ты им подаешь, на школьную оплату не хватит, – возражала Ифемелу.

– Зато он позволит себе какую-нибудь мелочь, у него улучшится настроение, и он сегодня вечером жену не станет колотить, – возразила тетя Уджу. Посмотрела в окно и сказала: – Тормози, Сола, – захотела хорошенько рассмотреть аварию на Осборн-роуд:[59] автобус влетел в автомобиль, передок автобуса и зад машины всмятку, оба водителя верещат друг на друга, их разделяет растущая толпа. – Откуда эти люди? Откуда они берутся, когда авария? – Тетя Уджу откинулась на сиденье. – Знаешь, я уже и забыла, что такое ездить на автобусе. Так легко ко всему этому привыкаешь.

– Дойди до Фаломо[60] да сядь в автобус, – сказала Ифемелу.

– Это не то же самое. И никогда уже не будет, раз есть другие варианты. – Тетя Уджу посмотрела на нее: – Ифем, брось тревожиться за меня.

– Я и не тревожусь.

– Ты тревожишься с тех пор, как я тебе сказала о своем счете.

– Если б так себя вел кто-то другой, ты бы сказала, что она дура.