Американская империя. Прогноз 2020–2030 гг.

Сейчас мы наблюдаем нечто немного иное. Переход от цикла к циклу уникален не из-за Интернета или небывалой напряженности, а, как я уже сказал, из-за того, что и социально-экономический, и институциональный циклы достигнут кризисных точек примерно в одно и то же время. В истории был момент, когда оба переходных периода проходили рядом друг с другом (с разбросом примерно в 15 лет): социально-экономический кризис разразился в 1929 году в форме Великой депрессии, а институциональный переход произошел в 1945-м, в конце Второй мировой войны. Однако циклы всегда заканчиваются провалами, а теперь впервые оба цикла провалятся одновременно. Крах любого из циклов приводит к усилению политического напряжения. Сейчас же это напряжение будет беспрецедентным, и мы уже ощущаем первые признаки надвигающейся бури.

Оба цикла переплелись. Социально-экономический создал социальную и политическую реальность, которая глубоко разделяет страну с точки зрения благосостояния и культуры. Ржавый пояс[33]

все еще ощущает недостаток рабочих мест, американская промышленность сдвинулась с мертвой точки. Сам термин «Ржавый пояс» объясняет, что произошло. Автопром, когда-то являвшийся движущей силой американской экономики, сейчас лишь бледная тень собственного прошлого. Новая движущая сила – микросхема – способствует обогащению Бостона или Сан-Франциско, а линии сборки автомобилей покрываются ржавчиной. Очень многие извлекли из этой ситуации выгоду, другие разорились. Глубокое и неизбежное напряжение не только затрагивает экономику, но и проявляется в виде серьезных культурных разногласий между классом, укорененным в традиционных институтах, и классом, рвущим с традициями. В этом развитии событий нет ничего нового. Когда-то шли дебаты о праве женщин голосовать. На этот раз обсуждается образ жизни – к примеру, гомосексуальные браки. Один цикл заканчивается, а другой начинается, и между ними возникают взаимное презрение и ярость.

Институциональный кризис наблюдается на уровне федеральной власти, внимание которой распылено, а структура – расколота. Федеральные власти столь активны и разделены на такое множество частей, что выработка согласованной военной стратегии или приемлемого законопроекта о реформе здравоохранения просто невозможна. Это структура, которая больше не может сосредоточиться на проблеме или придумать решение. Избранные представители, президент и Конгресс тоже не способны контролировать настолько рассеянную и фрагментированную систему. Поскольку этот старый институциональный цикл, подобно другим, подходит к концу, замысел и реальность расходятся.

Проблема первого институционального цикла заключалась в том, что было неясно, является ли федеральная власть суверенной в плане управления государством. Ответ дала Гражданская война. Проблемой второго институционального цикла стала ограниченная власть, которую суверенное федеральное правительство имело над экономикой и обществом. Как я показал, это разрешилось во время Второй мировой войны. Проблема третьего институционального цикла состояла в том, что государство получило возможность масштабного контроля частной жизни, без определения границ и создания институциональной структуры, способной эти границы отстаивать.

Недовольство федеральной властью всегда являлось частью американской жизни. Шутка о том, что самой лживой фразой является выражение «Я из правительства, и я здесь, чтобы помочь», превратилась в анекдот с бородой. Но, в отличие от реалий XX века, в 2019 году ситуация резко изменилась. В период Второй мировой войны президент как главнокомандующий взял под контроль большую часть американской экономической и общественной жизни. Затем последовала холодная война, и хотя волна власти отступила, появился принцип, согласно которому президент представлял собой уже не просто одну из трех равных ее ветвей. Он стал основной силой во внешней политике. В плане управления обществом он имел не такие масштабные полномочия, но исполнительная ветвь обладала огромной властью в толковании законов и превращении их в нормативные акты. Сильному правительству был нужен сильный руководитель, а мощь исполнительной власти создала институциональный дисбаланс.