Вступительное слово от имени защиты произнёс Юджин Дюпри. С присущим ему апломбом, неоднократно продемонстрированном в ходе процесса, он изрёк, что alibi Дюранта не может быть поставлено под сомнение, поскольку доктор Чини, читавший последнюю лекцию 3 апреля 1895 г. подтверждает присутствие подсудимого в аудитории. Не совсем понятно, для чего адвокат делал столь многозначительное заявление до начала допроса самого доктора Чини — имело бы смысл сначала послушать свидетеля! — ну да пусть эти слова останутся на совести велеречивого адвоката. В конце концов многократное повторение лжи не превращает её в истину. Помимо этого шапкозакидательного утверждения, адвокат допустил и другое, мягко говоря, бездоказательное заявление. Дюпри походя отметил, что у преподобного Гибсона гораздо больше оснований занять место обвиняемого, нежели у Дюранта. Эту мысль адвокат расшифровывать не стал, ограничившись таким вот мимолётным намёком.
Допрос свидетелей защиты начался отнюдь не с доктора Чини, как можно было решить после выступления Дюпри, а с вызова и заслушивания помощника коронера Халлета (Hallett), детектива Гибсона и миссис Лик. Последняя, напомним, видела Дюрранта, входившего в церковь Святого Эммануила в обществе Бланш Ламонт. Допросы эти вопреки ожиданиям оказались «проходными», т. е. формальными, никаких острых вопросов во время их проведения задано не было и не совсем понятно, для чего адвокат вызывал этих свидетелей.
В конце утреннего заседания 25 сентября свидетельское место заняла матушка обвиняемого — Изабелла Матильда Дюрант, в девичесте — Хатчинсон (Isabella Matilda Hutchinson), маленькая 42-летняя немногословная женщина.
В весьма лаконичных выражениях она рассказала о проживании с мужем в Канаде, рождении Теодора в Торонто, последующей эмиграции в Соединенные Штаты. Изабелла мимолётно упомянула о младшей сестре Теодора, которая с начала 1895 г. обучалась в музыкальной школе в Берлине. Теодор являлся членом баптистской общины прихода Святого Эммануила последние 5 лет. Источником его заработка являлась работа электриком, кроме того, в последние месяцы он, будучи студентом-медиком, подрабатывал в больнице.
Рассказ матери оказался совершенно бесцветным, что кажется до некоторой степени странным, обычно близкие родственники подсудимых пытаются сделать их образ мало мальски приятным и человечным, упоминают о любви к животным, рассказывают о всевозможных увлечениях, зачастую даже вышмышленных, упоминают о способностях рукоделию и т. п. В данном же случае ничего подобного не прозвучало, Теодор Дюрант, судя по всему, либо ничем не увлекался, либо матушка просто не имела понятия о его хобби. Автор должен признаться, что допрос матери произвёл странное впечатление своим формализмом и всяким отсутствием материнской теплоты. Интересно и то, что сами адвокаты не попытались «выжать» из мамаши нужные слова и интонации — а уж они-то должны были понимать, что следует ей говорить в интересах защиты!
Примечательно, что никаких отсылок к тяжёлому материальному состоянию семьи в словах матери подсудимого не прозвучало. Из чего можно сделать тот единственный вывод, что Дюранты жили хоть и небогато, но и не бедствовали, имелись у них средства и на то, чтобы питаться, и на то, чтобы одеваться.
Перед самым перерывом Дюпри поинтересовался у Изабеллы Дюррант, занимался ли её сын какими-либо электромонтажными работами в церкви? Женщина ответила дословно следующее: «Я знаю, что он интересовался там электромонтажными работами и уделял им большое внимание.» (на языке оригинала: «I know of his being interested in the electrical work there and of his paying a good deal of attention to it.») Прокурор Барнс тут же принёс протест и потребовал удалить данную фразу, как не отвечающую на вопрос. Логика обвинителя была понятна: во-первых, свидетельница делала заявление с чужих слов, а во-вторых, суд уже допрашивал работника, отвечавшего за освещение церкви в силу своих служебных обязанностей. То есть Дюррант мог получать какие угодно деньги за свой «интерес к электромонтажным работам», но это отнюдь не означало, что 3 апреля он должен был заниматься починкой газового светильника! Судья, впрочем, только махнул рукой, разрешая эту фразу оставить — объективно она ничем не помогала обвиняемому.
Изабелла Матильда Дюрант выступаетв суде в качестве свидетеля защиты.
Во время вечернего заседания допрос стал живее и напрямую затронул события 3 апреля. Мать признала, что Теодор вернулся из церкви к 17:45, он был бледен, чувствовал себя не очень хорошо, что, впрочем, не помешало ему отужинать. Изабелле Дюрант задавались вопросы об одежде сына — как об общем количестве костюмов, так и конкретном костюме, в котором Теодор уходил из дома утром 3 апреля. Затем этот костюм был представлен суду и его передали для осмотра членам жюри [в своём месте было отмечено, что на одежде обвиняемого ничего подозрительного обнаружено не было].