Американский доктор из России, или История успеха

Хотя я прошел курс хирургической резидентуры в Бруклинском госпитале и сдал экзамен на лицензию по практической медицине, ортопедическая хирургия была там поставлена слабо. Если я собирался стать американским специалистом в этой области, мне было необходимо знать, какие основы ее преподают резидентам в моем новом госпитале. Я решил по утрам, до работы, ходить на ежедневные занятия. Для этого требовалось получить разрешение у Френкеля. Беспокоить его, занятого человека, я стеснялся. Но в стиле работы Френкеля была редкая для большого начальника деталь: дверь в его кабинет почти никогда не закрывалась, сотрудники и посетители заходили к нему запросто, лишь назвав свое имя его секретарше Айрин. Я видел много директоров-профессоров, и сам был в Москве одним из них. Большинство держали с подчиненными дистанцию, многие проявляли даже высокомерие. Была такая советская поговорка: «Я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак». Но другое дело — в Америке.

Чтобы поговорить с Френкелем, я выждал момент, когда от него вышел очередной посетитель.

— Доктор Френкель, можно войти?

— Конечно, заходите, Владимир! Вам всегда можно.

— Я хотел бы походить на утренние занятия для резидентов.

— О чем вы спрашиваете! Я сам собирался предложить вам это. Кстати, я приготовил для вас последнее издание вопросника экзамена по ортопедической хирургии — вот оно. Вы наш сотрудник и можете ходить на любые занятия и конференции, которые вам интересны.

Так я стал начинать каждый свой рабочий день в полседьмого утра вместе с резидентами. Когда я оказался среди них, то поразился: какая разница по сравнению с теми резидентами-иммигрантами, среди которых я провел пять лет в Бруклине. Вместо скованных, угрюмых и заискивающих перед старшими докторов из Индии, Пакистана, Филиппин и других бедных стран здесь все были американцы: тридцать один молодой парень и одна девушка. Высокие, энергичные, приветливые, веселые. В резидентуру к нам отбирали только лучших выпускников лучших институтов страны. Передо мной было то, что называется «creme de la creme», «крем кремовый», сливки молодой американской медицины.

Когда-то, живя в Союзе, в своем воображении я представлял себе американцев именно такими. Теперь, глядя на этих ребят, я думал: «Наконец-то попал в настоящую Америку!»

Занятия проходили в той самой аудитории, в которой недавно читал лекцию Илизаров. Еще до занятий, с половины шестого, резиденты должны были обойти больных на этажах, сделать необходимые назначения и записи в историях болезни. К их приходу в аудитории стояли столики с сэндвичами, банками с кока-колой и кофейники с горячим кофе. Ребята сразу налетали на еду. Но никакой толкучки, все выстраивались в быструю очередь. Доктор Френкель и еще несколько профессоров тоже становились в очередь за завтраком. Приятно поражала непринужденность отношений между старшими и младшими. Готовые к конференции, все рассаживались с сэндвичами на бумажных тарелках, попивая кофе.

Начинались занятия. Старшие поочередно читали короткие лекции с демонстрацией слайдов, резиденты очень толково делали короткие сообщения. Все всегда шло динамично, на высоком научном уровне. Однако даже самый серьезный разговор перемежался шутками. Молодые не стеснялись при случае отпустить острое словцо в адрес старших, не исключая Френкеля. И никто не обижался.

Сам я всегда любил шутки в работе, но прежним опытом был научен, что шутить надо с оглядкой.

Когда-то в Москве я пытался привить сотрудникам своей клиники легкое отношение к шуткам. Ничего хорошего из этого не получилось: люди шуток боялись, даже безобидных. На шутников писали анонимки в парткомы. На меня тоже писали.

В Бруклинском госпитале резиденты-иммигранты боялись шутить со старшими, а из-за национальных интриг предпочитали не шутить и между собой. Теперь я впервые попал в совершенно другую, освежающую атмосферу. Передо мной был настоящий повседневный американский демократизм.

В один из первых дней единственная девушка-резидент по имени Морин налила две чашки кофе и одну принесла мне.

— Это вам, доктор Владимир, — просто сказала она.

Я был тронут.

Все резиденты относились ко мне приветливо, но при этом не проявляли никакого любопытства. Как все молодые, они быстро освоились с новым человеком и обращали на меня мало внимания. Это означало, что они просто приняли меня в свою среду.

В 7.30 конференция заканчивалась, и все расходились — кто в операционную, кто на прием больных, кто в лабораторию. Операции должны были начинаться строго в восемь, и Френкель следил, чтобы это правило не нарушалось.

В один из первых дней работы я ассистировал ему. Накануне он позвал меня вместе с молодым доктором Стюартом Голдом, недавно окончившим здесь резидентуру, обсудить завтрашнюю операцию. Стюарт уже дважды ассистировал на илизаровских операциях и поэтому считал себя их знатоком. Почему-то и Френкель так думал, наверное потому, что Стюарт был его любимый ученик.