«Никто в клинику не звонил, мне бы обязательно сказали… Эта история нравится мне все меньше и меньше».
Он достал мобильный и нажал на нем цифру «3».
– У меня к тебе куча просьб, – сказал он, когда ему ответили. – Проверь, пожалуйста, звонили ли бывшему главврачу Сергееву из Испании. Меня интересуют последние два дня. Проверь мобильный и домашний. Запиши номера. Дальше: выезжала ли из России в Испанию Лилия Максимовна Королева, это мачеха Марины Королевой. Узнай, с кем она уехала. Проверь также, вернулась ли она обратно.
– Ни фига себе, – добродушно сказал человек. – Это все?
– Нет, не все. Мне нужны материалы о расследовании убийства в Марбелле Елены Королевой. Поищи какие-нибудь концы. Может, в представительстве Интерпола помогут?
– Может, мне еще выяснить, где скрывается Усама бен Ладен?
– Это ценная информация, – согласился Иван Григорьевич. – Но меня она не интересует. Каждый должен заниматься своим делом.
– А ты своим делом занимаешься? – возмутился человек. – И как тебе не стыдно, Иван!
– До свидания! – холодно сказал Турчанинов и дал отбой.
14
Марина Королева пролежала в кровати целый день. Чувствовала она себя неплохо, и врачи обычной городской «скорой» даже высказали охраннику неудовольствие, мол, он вызвал их по пустяковому поводу. И пятьсот рублей их не смягчили.
– Вы зачем им дали деньги? – зло спросила Марина, когда врачи ушли.
– Так положено.
– Положено давать за что-то. А за хамство не положено!
«В папочку пошла», – подумал охранник, глядя на нее исподлобья. Всех богатых он считал жлобами. Были бы у него деньги – он бы не жадничал.
Зато врачиха из клиники, вызванная на следующее утро, долго кудахтала над Мариной, делала какие-то уколы, уговаривала вернуться.
– Это обычный обморок, – устало спорила Марина.
– У вас все необычное, Мариночка! Вы очень рано выписались, к чему это гусарство? Разве вам у нас было плохо? Вы нас прямо обижаете, честное слово!
Охранник в это время шкворчал чем-то на кухне.
Оказалось, яйцами с колбасой.
– Я пойду в аптеку, – буркнул он, налив Марине кофе. – Никому не открывайте. Вы все-таки скажете, кто вам вчера звонил?
– Ошиблись номером.
– А почему вы в обморок грохнулись?
– Надышалась на балконе. Или много впечатлений с непривычки. Слушайте, вас бы в мою ситуацию, вы бы из обмороков не вылезали.
Он пожал плечами. Через минуту хлопнула входная дверь.
В кармане халата у нее уже лежала записная книжка и ручка. Она их достала, положила рядом с чашкой, задумалась.
«История какая-то странная. Мне угрожают… «Думаешь, денежки тебя защитят? – спросил он. – Я все равно узнаю правду!» Какую правду? Это был он или она? И угрожает ли мне опасность на самом деле?»
Она открыла записную книжку и написала на первой странице большими буквами:
Когда Марина увидела это слово, написанное собственным почерком, она поняла, что опасность ей действительно угрожает. До этой нехитрой мысли мог додуматься даже человек с поврежденной, как у нее, башкой. Пять лет назад ее чуть не убили – и тогда ее тоже охраняли. Тем не менее, злоумышленники сумели выманить ее на задний двор дискотеки.
«Ты как считаешь: ты доверчивая?» – спросила она себя.
«Думаю, что нет, – ответила сама себе. – Но ты доверчиво пошла в темноту!»
Да, этим делом очень тщательно занимались. Можно быть уверенным, что отец не жалел ни средств, ни сил. Следователи были старательными. Но ведь она не следователь! Она
И значит, у нее есть фора.
Эта фора зарыта в ее голове – глубоко, где-нибудь под первой буквой или первой лягушкой, за теоремой Пифагора или над знанием нот – она лежит там в запыленной стопке и никуда не исчезла. Удар по голове просто уронил миллионы папок, перемешал их, перепутал, и они теперь лежат неправильно, не на своих местах. Но они лежат! Марина уже знала: без веры в это она жить не сможет.
Два года назад ее отец покончил с собой. Возможно, его убили. Возможно, это другая история, не имеющая никакого отношения к покушению на нее. Но очень вероятно и то, что это та же самая история.
Месяц назад кто-то убил ее мать. Пришел к ней под видом друга, принес шприц с героином, сделал укол в вену… Зачем? Какая выгода от убийства безобидной наркоманки? Дом? Но дом принадлежит ей, Марине.