Амнезия, или Фанера над Парижем

Закончив свои первые наброски, я приглашаю Таню посмотреть на мои художества. То ли она ни черта не понимает в живописи, то ли лукавит, но делает восторженный вид. По ее словам рисунки очень сексуальные, только вот почему не маслом и не на холсте? Было бы вообще потрясающе. Я еще раз терпеливо объясняю ей, что маслом не пишу, только карандаш и акварель. Монументальная живопись не мой профиль.

За несколько сеансов наши отношения устаканились. Таня уже не рвется проявлять инициативу, послушно принимает те позы, которые я от нее требую, но выражение ее ли-ца мне нравится все меньше. Все реже появляется блеск ее глаз, впечатление такое, что ей уже наскучили наши сеансы. Я работаю без проявления эмоций и догадываюсь, что мое поведение евнуха ее не вдохновляет. Она не знает, что свои желания я истребляю на корню, чтобы они не выросли в безжалостного дракона. Наверное, когда-то я прошел весь путь от острых зубов до заднепроходного отверстия, из которого вывалился в нынешнюю повседневность высосанным и дурно пахнущим. Быть вновь проглоченным мне не светит. Сегодня мне вполне хватает впечатления от обнаженного женского тела. Когда эти впечатления через край я, оставшись наедине с собой, лишь корректирую в памяти некоторые детали, позы. Остальное дело техники…

В тот вечер, когда наступил кризис я, закончив изображение очередной корзинки с фруктами, решаю лечь спать пораньше, хотя желание еще не пришло. Но, иногда, чтобы отрешиться от всего, хочется уснуть летаргическим сном. Татьяну я не ждал, обычно она заранее предупреждает о своем визите и ее звонок в дверь меня удивляет. Перешагивает порог она в каком-то возбужденном состоянии, похоже, навеселе. На мой вопросительный взгляд отвечает одним словом «Хочу!». Потом проходит в комнату, к моей не заправленной постели и кладет на подушку крупную купюру.

– Не понял, – бормочу я.

– Хочу, чтобы ты рисовал меня. Перед критическими днями у меня округляется грудь. Смотри!

Она расстегивает свою летнюю куртку, распахивает кофточку, и грудь полностью обнажается.

– Разве это не красиво?!

У меня нет возражений.

– Ну да, – мямлю я – Только я как-то сегодня не настроен…

– На что?! – хохочет Танька.

Не дождавшись моего ответа, она приближается лицом к моему уху, и я чувствую легкий запах алкоголя.

– Художник должен быть настроен на творчество всегда. Это его секс.

– Я импотент,– в отчаянии обороняюсь я.

– Излечим! – решает Танька, сбрасывает куртку и выставляет на стол бутылку коньяка.

Не дожидаясь моего участия, сама приносит из кухни стакан.

– Выпей, художник! И у тебя сразу все поднимется.

Она сует мне стакан с алкоголем, и я сдаю позиции.

У меня какая-то апатия и берусь я за дело без энтузиазма. Позирует она недолго – то ей приходит в голову посмотреть, как у меня получается, то отправляется в туалет, то в ванную и продолжает лазать по квартире. Хотя я раньше ей никогда этого не позволял, но полученный гонорар коньяком и опьянение вносят свои коррективы. Я уже не обращаю на нее внимания и дорисовываю картинку по памяти. Закончив поднимаю голову, и меня парализует. Пока не понимаю отчего. Она стоит передо мной в пестром желтокоричневом халатике из тонкой льняной ткани, надетом прямо на обнаженное тело. Ткань облегает ее фигуру так, словно халатик скроен по ней. Напуганный до смерти я спрашиваю, где она его нашла, хотя уже догадываюсь где. На том самом кладбище, за фанерной дверью, которое я сам обхожу седьмой верстой. Иногда у меня возникает желание плеснуть на нее бензина и чиркнуть спичкой …

– Как ты открыла замок!? – трясет меня.

– Он был открыт. Я только потянула…

Уже не пытаюсь выяснить, какого черта она себе позволяет. Сидром вседозволенности возникает у натурщиц, которые взгляды художника принимают за взгляды мужчины.

Я шагаю к ней, уронив свой недописанный шедевр. Наверное, у меня страшное лицо, потому что она смотрит на меня испуганными глазами и поворачивается, чтобы бежать. Я успеваю схватить ее, она замирает, уже никуда не рвется и как будто даже подается ко мне. У меня съезжает крыша окончательно, и я валю ее на постель навзничь , заворачивая подол халата…

Провожая ее, я плету, что решил бросить это занятие, что у меня уже плохо со здоровьем … Лучше займусь чем-нибудь другим.

В принципе я недалек от истины, но, похоже, она не верит моим бредням, потому что неожиданно предлагает мне любую другую позу, какую бы я хотел. Выставляя ее на площадку, я понимаю, что другой дуры мне будет не найти и придется сменить профиль.