Амур. Лицом к лицу. Ближние соседи

Бурная радость от встречи родных окончательно развеяла дурные мысли. Дед Кузьма помолодел лет на десять, Настя и Арина висли не шеях мужей. Бабушка Таня хлопотала вокруг и около: хотела и зятя с внуком обнять, и с обедом поспеть. Настя сразу же потащила Ивана наверх, чтобы «Кузю показать». Вернулись лишь по зову к столу, раскрасневшиеся, с глазами столь яркими, хоть горницу освещай.

– Будем ждать прибавления, – тихонько сказал Фёдор жене, и оба засмеялись.

– Настёну Ване война принесла. Как награду, – задумчиво добавила Арина. – У тебя вон крест Георгиевский, а у него – Настя.

– Такая жена лучше всякого креста, – сказал Фёдор.

По-особенному сказал, с нажимом. Арина с любопытством взглянула на него и вдруг озаботилась:

– Слышь, Федя, ты в Хабаровске был. Еленку с Пашкой не проведывал?

Фёдор смутился:

– Хабаровск большой, а я был-то всего ничего. Домой спешил.

– Как уехали, только два письма и было, – вздохнула Арина. – На Еленку не похоже: она ж у нас боёванная, вся на виду, должна объявиться.

– Объявится, – с готовностью подтвердил Фёдор: очень ему хотелось перед женой любимой оправдаться.

– Зато Марьяна насовсем пропала, – горестно покачала головой Арина. – Маманя всё об ней думает. Не говорит ничего, но я-то по глазам вижу. Крутельна девка! Знать бы, что с ней?

11

Не зря говорят: чутче сердца материнского ничего нет. Про себя поминала Арина Еленку, можно сказать, каждый Божий день, а вот спросила первый раз. Впрочем, прежде спрашивать-то было некого – не маманю же или свёкра, деда Кузьму. Это всё равно что спросить у иконы Албазинской Божьей Матери, список с которой стоял на божничке в красном углу, – ясно, что не ответит. Хотя нет, Божью Матерь иногда спрашивала, когда уж совсем невмоготу становилось, и та вроде бы утешала – взглядом ли кротким, откликом ли душевным. Не случайно образ Сына Божьего на иконе находится в груди Богородицы, а сама икона называется «Слово плоть бысть». Сказанное воплощается.

И вот помянула Арина в разговоре с Фёдором дочку, рано из дому упорхнувшую, словно почуяла встречу скорую, а она – тут как тут, на пороге! На другой день, только передохнули Саяпины от долгожданной радости, – нате вам: объявились Черныхи. Утренним пароходом, всё семейство, ещё и друга прихватили.

– Батюшки светы! – ахнула Арина Григорьевна, открыв калитку, которую с недавнего времени стали на ночь запирать от лихих людей.

Впереди стояла улыбающаяся Еленка с белым свёртком на руках, за её спиной скалил зубы под чёрными усами Павел с чемоданами, и какой-то бородатый хмуроглазый мужик стоял.

– Федя, Ваня, – заголосила Арина, отступая и то прижимая руки к груди, то сразу обеими приглашая нежданных гостей входить, – гляньте, кто пожаловал! Настя, папаша!..

Из дома во двор посыпались кое-как одетые Саяпины. С криками: «О-о! Нашего полку прибыло!» – заобнимали, зацеловали Черныхов. Из соседней усадьбы прибежала бабушка Таня, тоже закудахтала. Арина Григорьевна перехватила у Еленки белый свёрток, раскрыла конвертик и заворковала:

– А кто это у нас тут такой хорошенький? А у кого это глазки голубенькие? А волосики-то чёрненькие, а носик-то пупырышкой?