Амур широкий

— Лукс, старый революционер, большевик. В Хабаровске был председателем комитета Севера, здесь стал заместителем директора нашего института.

Ничего не поняла Гэнгиэ из этого объяснения, как и не понимала речи Карла Лукса. До замужества она еще знала несколько русских слов, а на Харпи все позабыла.

— Институт народов Севера открыт для вас, — продолжал Карл Янович. — Учитесь, набирайтесь знаний и несите их своему народу. Вы сами видели, какие преобразования происходят на Амуре, знаете, как не хватает грамотных людей. Председатели сельсоветов, колхозов сплошь неграмотные или малограмотные люди. Кооператоры тоже. Нет секретарей сельских Советов, бухгалтеров, кассиров в колхозах. Не хватает учителей. Здесь, в институте, вы будете обучаться на факультетах педагогическом, советского строительства, кооперации. Вас ждут на Амуре, и потому старайтесь, учитесь.

Все захлопали в ладоши, Гэнгиэ последовала их примеру.

— Ты юколу ешь, — сказала она Богдану. — Соскучился ведь?

— Соскучился, — признался Богдан. — Я бы сейчас поел боды или полынного супа и кеты.

— Где их здесь приготовишь? Откуда возьмешь полынь, свежую рыбу, кету?

Гэнгиэ после бани посвежела. От нее пахло туалетным мылом, одеколоном. Это постарались студентки-землячки.

— Ты ничего не успела рассказать, — прошептал Богдан. — А я хочу услышать новости, как мои живут, как твои…

— Моих там уже никого нет.

После ужина, одевшись потеплее, Богдан с Гэнгиэ вышли прогуляться. Расцвеченный тысячами освещенных окон, уличными фонарями, город восхитил Гэнгиэ.

— Богдан, я всю дорогу смотрела в окно, — рассказывала она. — Какая большая земля, а! Сколько ехали мы, как быстро ехали, а края земли нет. Удивительно. Столько городов, сел проехали — не сосчитать. Столько чудес — глаза разбегаются. А ты, наверно, уже все знаешь, да? Как я тебе завидую.

— Не завидуй, учись прилежно, все сама узнаешь.

— Как буду учиться — не знаю. Я же ничего не понимаю, букв не знаю.

— Ты приехала, чтобы научиться грамоте. Все будет хорошо, я тебе буду помогать. А теперь расскажи все, все.

— Отец твой председателем сельсовета работает. Здоров. Мать, брат, сестра тоже здоровы. Брат твой Дэбэну двоих детей имеет.

— Вот как! Молодец, обогнал меня.

— А ты разве… — Гэнгиэ испуганно смотрела в глаза Богдана.

— Что? Женат, думаешь? Нет, не успел, — рассмеялся Богдан.

Гэнгиэ успокоилась и продолжала рассказ.

— Мой бывший муж ждет третьего ребенка, отец его и мать здоровы. О дядях своих, наверно, знаешь? Рассказывали?

Богдан слышал о няргинцах от ребят, возвратившихся с Амура после летних каникул.

— Ты расскажи о себе, — тихо попросил он, когда сели на скамейке в парке.

— О себе нечего рассказывать, Богдан. Какая у меня была жизнь? Скажешь, он любил меня. Да, любил. Но я не любила его. Когда мы с тобой впервые увиделись, ты помнишь? Нет? А я помню. Ты проезжал из Джуена в Нярги, останавливался в Болони. Тогда я увидела тебя…

— Я много раз останавливался в Болони.

— Да. Но тогда я тебя впервые увидела. Потом я видела тебя много раз. Когда ваша лодка приставала в Болони, я шла ближе к вам за водой. Или выходила чистить кастрюлю.

— Нарочно?

— Потом я вышивала кисет, — продолжала Гэнгиэ, не отвечая на вопрос Богдана. — Не ему, другому. Однажды приехал его отец, выпили, и тогда мой отец начал меня продавать ему…

— Кому ему? Токто, что ли?

— Да, отцу Гиды.

— Как так, Токто сватался сам?

— Нет, отец мой отдавал меня. Но Токто хороший человек, сказал, не хочу губить ее, она молода и… молода, мол, грех не хочу брать, говорит. Отказался.

— Молодец! — выдохнул Богдан. — Я же ничего этого не знал.

— Никто не знает, даже Гида не знает. Потом Гида увидел меня и потребовал у отца, чтобы сватал. Тогда заставили меня быстро кисет закончить и заставили подарить. Помнишь это?

Да, Богдан помнил все.

— Этот кисет не ему был вышит, — жестко проговорила Гэнгиэ. — Теперь я женщина, Богдан, мне нечего стесняться…

Богдан даже не заметил, как очутилась ее теплая рука в его ладонях, он гладил ее…

— Потом стала его женой. Однажды узнаю, что у него есть девушка, она родила от него сына. Я не знала, куда мне деться от стыда, где спрятаться от людских глаз, хотя мы одни жили на Хэлге, но мне казалось, что много-много людей смотрят на меня, тычут пальцами и смеются. Я нарочно съела гу и стала умирать. Потеряла сознание… Да твой отец с его отцом вовремя вернулись, оживили. Вот как было, Богдан. А ты всегда видел меня спокойной, не знал и не догадывался, о ком я думаю, а я думала о тебе. Когда ты уходил в партизаны, я плакала всю ночь, подушка была мокрая. Я молилась эндури, чтобы он берег тебя…

— Береги себя, сказала ты тогда, — пробормотал взволнованный услышанным Богдан.