— Охота — ненадёжное дело, — кивнул Эркин.
Они шли теперь рядом. Эркин искоса посмотрел на парня. Да, похоже, не отъелся ещё.
— Ты какого племени?
— Никакого, — сразу помрачнел Эркин. — Не знаю я.
Индеец удивлённо посмотрел на него.
— Ты что, из этих? Ну… — И с трудом выговорил по-английски: — Ре-зер-вей-шин.
— Нет, — усмешка Эркина стала горькой. — Нет. Хуже.
— Как это? — изумление парня было искренним. — Я слышал, рассказывали, ну, кто оттуда прибежали. Так ничего хуже не бывает.
— Раб я, — неохотно сказал Эркин по-английски и убеждённо закончил: — Это хуже.
Парень неуверенно кивнул.
— Я слышал… но не знаю…
— И не надо тебе знать, — буркнул Эркин, ускоряя шаг.
Индеец упорно шагал рядом, и Эркин решил, что отношения всё-таки лучше наладить.
— Тебя как зовут?
Парень произнёс что-то непонятно-гортанное и улыбнулся.
— А по-русски… Маленький Филин, да, так. А ты?
— Эркин Мороз, — улыбнулся и Эркин и осторожно спросил: — А вы вот, все из одного…
— Племени? — помог ему Маленький Филин. — Да. Род разный, а племя одно. Мы — шеванезы.
— Шеванезы? — переспросил, запоминая, Эркин.
Те, что тогда летом приезжали в резервацию возле имения, тоже называли себя шеванезами. Интересно.
— А другие племена есть?
— Есть, конечно, — пожал плечами Маленький Филин. — Но. Мы… мы самое большое племя. И на Великой Равнине первые. Остальные потом пришли.
— Ага, — кивнул Эркин. — Понятно.
За разговором они дошли до Культурного Центра. Эркин остановился.
— Мне сюда. До встречи?
— До встречи, — кивнул Маленький Филин.
Они обменялись рукопожатием, и Эркин легко взбежал по ступенькам. Маленький Филин проводил его взглядом до дверей. Странный парень какой-то. Индеец, а ничего не знает, ни поздороваться, ни выругаться не умеет. И жить хочет, как бледнолицый, в одежде… да во всём. Зачем это ему? Или он изгнанных? Слышал о таком. Но, говорили, что такое бывало давно и очень редко. Любое племя своих бережёт, и кем надо стать, чтоб тебя изгнали… Маленький Филин недоумевающе пожал плечами на свои мысли и пошёл дальше. Никуда, просто гуляя. Нельзя же целыми днями на кровати валяться.
Входя в Культурный Центр, Эркин уже забыл о случайном собеседнике. Привычно сдал в гардероб куртку и пошёл в класс. Во вторник их было трое, остальные работали, видно, и сегодня так же будет.
Но сегодня оказалось четверо. В своём углу, как всегда опираясь спиной в стену, сидел Тим.
— Привет, — удивлённо поздоровался Эркин. — Ты чего, не в первую сегодня?
— Поменялся, — кратко ответил Тим и достал сигареты. — Пошли покурим.
Павлов и Новиков — они и работали в одной бригаде на стройке, и жили вместе, снимая одну комнату в меблирашках, и здесь сидели всегда рядом — даже голов в сторону разговора не повернули, сосредоточенно списывая друг у друга.
Предложение Тима удивило Эркина: Тим же знает, что он не любитель курева, — но согласился. Бросил сумку на свой стол, и они вышли. Курили обычно в туалете, в передней комнате, где раковины и сушка. Тим достал сигарету, но не закурил, а молча вертел и мял её в пальцах.
— Ну? — пришёл ему на помощь Эркин. — Давай, а то звонок скоро.
— Тут… тут такое дело, — голос у тима натужный, будто ему сдавило горло. — Ты… того… ты пойми. Ты ж должен это знать, будь человеком, как человека прошу.
— Та-ак, — настороженно протянул Эркин, догадываясь, о каких его знаниях пойдёт речь, и перешёл на английский. — И в чём проблема?
— Затяжелела моя, — тоже по-английски ответил Тим. — Три месяца уже, врач ей сказал.
Эркин быстро на мгновение опустил ресницы и снова открыто посмотрел в лицо Тиму.
— И какая моя помощь тут нужна?
— Ну… Ну, как с этим теперь? Чтоб ни ей, ни ребёнку не повредить?
Тим смотрел на него с таким странным на его обычно непроницаемом лице выражением надежды, что Эркин заговорил очень просто и деловито.
— Сбоку или вниз ложись. Чтоб на живот не давить. И не лезь сам, только когда сама попросит.
— Ага, понял, — энергично кивнул Тим. — Всё?
— А с остальным ты не справишься, — с неожиданной для самого себя злобой ответил Эркин и перешёл на русский: — Пошли, звонок уже.
Тим молча кивнул, выбросил в урну так и не понадобившуюся сигарету, и они вышли из туалета.
В класс они вошли со звонком, но после Полины Степановны. Она только посмотрела на них, но ничего не сказала.
И урок пошёл своим чередом.
В ночном бараке ровный сонный шум. Храп, вздохи, бормотание во сне, чьи-то негромкие беседы. Андрей лежит на своей койке, слушает и не слышит, плывёт в полусне. Сейчас его никто не видит, он один, может не следить ни за лицом, ни за словами. Он — Андрей Фёдорович Мороз, из угнанных… Ладно, легенду он помнит… аж от зубов отскакивает, сам же её сколько времени сочинял, складывал из подслушанных, обиняком вызнанных кусочков и осколков собственных воспоминаний, чтоб без противоречий и нестыковок, и чтоб проверке поддавалась настолько, насколько можно и нужно. Ладно, можно об этом не думать.