Anamnesis morbi. (История болезни)

Я резко обернулся. Антониди лежал в той же позе, но теперь глаза его были открыты и пронзительно смотрели на меня. По спине пробежал холодок. Старый грек сейчас вовсе не походил на того человека, которого мы все так хорошо узнали за эти годы. Нет, он не был теперь привычным старым работягой, виртуозно матерящимся по-русски с греческим акцентом по любому поводу, а чаще без него. Не был он и неодушевленным «больным на второй койке», как часто величали его дежурные сестры. Что-то вдруг изменилось в нем, отчего старый грек Димас Антониди обрел непонятную, необъяснимую величественность. И лежал-то он теперь на своей койке аки император на смертном одре. Запавшие черные глаза сделались бездонными и, казалось, засасывали в себя свет, отчего вокруг умирающего грека словно бы образовался кокон из сумрака. «Чур меня, чур!» — пришла на ум подобающая случаю фраза. Наваждение прошло.

— Палыч… — повторил Антониди.

— Да, Димас, я тут, — я вернулся к его кровати. — Полегчало немного? Вот и славно. Сейчас еще лекарства подействуют, и станет совсем хорошо.

— Помираю я, Палыч… Не перебивай, я знаю, что помираю. Мало времени… мне рассказать тебе надо… передать… — грек закашлялся.

— Не надо бы вам разговаривать, Димас.

— Надо, Палыч… обязательно надо… Кроме меня никто не знает… никто…

— Чего не знает? — наш диалог все больше напоминал беседу Ипполита Матвеевича Воробьянинова с умирающей тещей.

— Ты хороший врач, Палыч. Ты меня спасал… не помню сколько раз… только больше не надо… устал… пора мне. Ты запомни обязательно… — Антониди опять умолк, закашлявшись.

— Что запомнить, Димас?

— Агия… Агия Пелагия… Агия…

— Это кто?

— Это не кто… это что. Деревня моя… рыбацкая деревня… там, на Крите. Теперь, наверное, город. Давно не был, не знаю…

— Ладно, запомнил: Агия Пелагия. Ваша деревня. И что там?

— Езжай туда…

Оп-ля! Интрига закручивается. Теперь я должен лететь на далекий греческий остров Крит для посещения родных мест Димаса Антониди. А красивое название у деревеньки-то: Агия Пелагия. Звучит! Надеюсь, он не попросит меня привезти горсть родной земли на его могилу? Хотя летом на Крите должно быть хорошо… почему бы и не слетать простому советскому… пардон, российскому доктору в выходные на Крит? Делов-то…

— Езжай… найдешь дом Антониди… на берегу, старый каменный… наверняка сохранился, ему лет двести уже… больше. Спросишь, покажут. Над домом — скала… высокая, похожая на голову… нос есть, глаза, брови. Не ошибешься… В доме подвал… Дальняя стена от входа… — грек говорил все медленнее, видно было, с каким трудом дается ему каждое слово.

Я не верил своим ушам. Просто приключенческий роман какой-то… Остров сокровищ, блин. Сейчас он скажет, что в стене той — тайник, а в нем — карта, которая приведет к старинному пиратскому кладу… или не пиратскому, но точно — к кладу. Вот ведь ситуация: и прервать разговор негоже: дед, похоже, искренне верит в собственный бред; и слушать дальше — смешно. Димас между тем отдышался и продолжил:

— Стена сложена из камней. Во втором ряду снизу третий камень справа не закреплен… вынешь его, засунешь руку. Достанешь амфору… небольшую, залитую воском. Внутри карта. Старая карта, мне еще от прадеда досталась. Пойдешь по ней…

— Куда? — я едва сдерживал раздражение.

— В Лабиринт. Лабиринт Минотавра. Под Кносским дворцом.

Я ощутил себя идиотом. Если грек сейчас сообщит, что для полного счастья мне следует найти там же, на Крите, девицу по имени Ариадна и вместе с ней отправиться мочить милую зверушку с головой быка и телом человека, я, пожалуй, не сильно удивлюсь. Но, черт возьми, как бы поделикатнее прервать этот бред?

— Димас, вы устали! Может вновь начаться удушье. Давайте сделаем паузу. Я все запомнил, когда отдохнете, расскажете мне, что делать дальше. Договорились?

Антониди захрипел:

— Ты верь мне, Палыч! Я с ума не сошел и не брежу… понимаю, что трудно поверить, но ты верь… все правда, Богом клянусь… Кроме тебя больше некому. Ты достоин, ты сможешь… сможешь его достать. Ты не понимаешь… но поймешь, поймешь позже… Езжай туда, Палыч, найди его… найди…

— Кого найти, Димас? О ком речь? Я действительно не понимаю.

— Подвал… второй ряд снизу… третий камень справа… — грек с трудом выкашливал из себя каждое слово, — амфора… Возьмешь карту, спустишься с ней в Лабиринт. Никто не знает, что он там… никто… Он не должен быть потерян… он точно там… ты его найдешь… ты сможешь…

Я был заинтригован. Похоже, Антониди не бредит. И не врет. По крайней мере, искренне верит в то, о чем говорит. Да и не принято как-то на смертном одре лукавить. Осталось только выяснить, о ком (или о чем) идет речь.

— Димас, кого я должен найти в Лабиринте? Надеюсь, не Минотавра?

— Шутишь… это хорошо, что шутишь. Он любит веселых. Сердце веселого человека закрыто для зла… ты сможешь его достать. Тебе он откроется. Много веков никому не открывался… да и не знал никто… искали многие, да не там. Никто не знал… И теперь не знают… только старый Димас знает, где искать. Но Димас умрет… и знание с ним… А он не должен исчезнуть. Найди его, Палыч… больше некому…

— Да кого его-то?