Anamnesis vitae. (История жизни).

Подняв пациенту верхние веки, я осмотрел зрачки: широкие, реакции на свет почти нет. Плохо.

— Кто-нибудь может сказать, что случилось?! — не поднимая головы, крикнул я.

Вместо ответа рядом на траву плюхнулось еще одно тело. Тоже без сознания. Мной начала овладевать легкая паника.

— Антон Иваныч, займитесь им! — кивнул я на новоприбывшего. Этот хоть и в беспамятстве, но не хрипел: дышал спокойно и свободно.

Фельдшер присел рядом со мной и завозился над своим пациентом.

Я рванул у моего подопечного рубашку, оголяя грудь. И невольно присвистнул: она была интенсивно-синего цвета, причем синева переходила на шею и лицо несчастного. А граница между синюшностью и нормальным цветом кожи оказалась весьма четкой. Будто слюнявчик надели.

Синий «воротник»! Вкупе с сильнейшей одышкой и набухшими шейными венами, он давал классическую картину тромбоэмболии легочной артерии: крайне неприятного состояния, когда тромб отрывается где-нибудь в венах ног и летит с током крови в легкие, пока не закупорит собой один из тамошних сосудов. И все, привет. Если артерия крупная — почти наверняка мгновенная смерть. Если поменьше — возможны варианты: либо смерть, но не сразу, либо…

Я посмотрел в синее лицо и вздохнул. Либо получаем вот это. Как лечить тромбоэмболию в условиях Кобельковской участковой больницы, я представлял себе слабо.

— Антон Иваныч, у нас ИВЛ есть? — безнадежно поинтересовался я у копошащегося по соседству фельдшера.

— Чего? — изумленно воззрился он на меня.

— Аппарат искусственного дыхания, спрашиваю, в больнице есть?

Иваныч отвесил челюсть.

— Ясно… — пробормотал я.

Искомого аппарата в Кобельках явно не было.

Пациент захрипел еще чаще. Я засек время: частота дыхательных движений — сорок в минуту! Дыхание неэффективное. Ежели на искусственную вентиляцию больного перевести нельзя, надо срочно придумать что-то другое. Вот только что? В моем воспаленном сознании пронеслись обрывки воспоминаний из лекций и семинаров.

— Антон Иваныч, морфин в больнице найдется?

Не отрываясь от своих дел, фельдшер кивнул:

— Есть, конечно!

— Отлично. Клавдия Петровна, ставьте пока капельницу! — поймал я за халат проносящуюся мимо фельдшерицу.

— С чем? — присела она с другой стороны больного и принялась протирать его локтевой сгиб ваткой со спиртом.

— С физраствором. Когда поставите, введете морфин!

Она с недоумением уставилась на меня:

— Зачем?! У него же болей нет!

— Зато есть одышка. А морфин ее подавляет. Да делайте же, не теряйте время, — огрызнулся я. — Антон Иваныч, вашему — тоже капельницу с физраствором и больше пока — ничего. Будем разбираться. Ах да, кислород дайте обоим!

Клавдия Петровна пожала плечами и воткнула иглу в вену:

— А чего он такой горячий? — поинтересовалась она.

Это я и сам бы хотел знать. Пока фельдшерица возилась с капельницей, я перешел к следующему больному. Тому, который пел. Взялся за пульс и покачал головой: тоже так и пышет жаром!

Тем временем немногословные мужики выгрузили на травку еще двоих. Слава богу, эти пребывали в сознании, хоть и весьма спутанном. И тоже, тоже — горячие!

Какая-то странность, пока неосознанная, не давала мне покоя. Что-то было не так Вот только что? Ладно, доктор Светин, соберись и рассуждай. Итак, имеем пятерых пациентов с явной гипертермией (повышенной температурой тела, стало быть). При таком жаре они должны быть… Какими они должны быть? Правильно: влажными. Хотя бы местами. А эти — сухие, как песок в пустыне. И о чем это нам говорит?

Я хлопнул себя по лбу: точно, обезвоживание! Мужики, похоже, получили банальный тепловой удар. Но каким образом?

— Откуда вы их привезли? — поинтересовался я у переминающихся с ноги на ногу мужичков из грузовика.

— У грейдера нашли. Километрах в двадцати отсюда, — виновато пробубнил один из них.

— А что они там делали? Что значит «нашли»? Они у дороги валялись, а вы их просто подобрали? Подробности, мне нужны подробности! — не замечая того, я почти орал, наседая на съежившихся аборигенов.

— В машине они сидели! — подал голос второй, который помоложе.

— В какой машине?

— В «запоре»… Ну, в «Запорожце» то есть. В ушастом.

— И что?

— Что — «что»? — не понял мой собеседник.

— Сидели пять мужиков в «Запорожце»… — тут я запнулся, осознав фантастическую экстремальность этого явления, — …сидели, стало быть, пятеро здоровых мужиков в ма-аленьком таком «Запорожце», плохели, синели и теряли сознание?

Туземцы дружно пожали плечами:

— Да вроде…

Я оторопело переводил взгляд с них на лежащие в рядок полуживые тела. Понятно, анамнез болезни придется выяснять у самих пациентов. Когда оклемаются. Иначе толку не будет: водители грузовика застали, можно сказать, лишь финальный акт трагедии.

— Доктор, а доктор? — робко обратился ко мне старший.

— Что?

— Может, мы поедем, а? Нас в поле ждут, давно уже. Председатель головы свинтит и премии лишит.

Я невольно усмехнулся. Если процесс будет происходить именно в этой последовательности, о премии мужичкам можно будет уже не беспокоиться.