Анархия non stop

Диджей может согласиться с вами: да, наиболее прекрасной и страшной задачей, возможной здесь, является превращение в бога, но — ставит диджей свою заезженную пластинку — по-прежнему проще стать богом, чем поверить в его существование. Диджей скрывает от своих, что индивидуальный путь нового стоика воплощается всегда в коллективном действии политического дзена, и, скрыв это, диджей представляет обособленных людей фантазерами, навеки отравленными собственной мечтой, а свою дискотеку тем самым провозглашает безальтернативной.

Любое «уже было», по диджею, одновременно и пророчество, и наоборот. Превращая общепринятую банальность в откровение, пульт делает ее товаром, превращая откровение в общепринятую банальность, пульт временно убирает этот товар с рынка. Проблема сводится к нетривиальному ремейку, к изящной адаптации, к обязательному повтору необязательного образца. Такой повтор является моделью любого продаваемого стиля. Диджей не любит, когда его спрашивают, откуда взялось то, что он повторяет, или отвечает, что первым повтором было копирование человеком природы. Возникновение условно «нового» всегда имеет внешние по отношению к автору причины, т.е. автор не более чем импортер, а не производитель. Диджей не может представить себе, например, комнату, в которой он предварительно не выбрал бы точку зрения; приплясывающий человек не умеет воображать действительность без самого себя, дискотеку без диджея, пространство без ощупывающего глаза. Единственное, что пугает диджея, с чем он не может справиться как с материалом для «нового» ремейка, — это собственное прекращение, исчезновение, смерть, отсутствие — то, чего добивается в своей практике политический дзен.

Диджей доказывает вам своим примером, что эксклюзивная сакральность в пространстве мировой дискотеки утратила всякую необходимость. Любой текст, почитавшийся священным и неиссякаемым какой-нибудь группой людей, уравнен в правах с другими аналогичными текстами. Все казавшиеся кому-то сакральными тексты, с точки зрения диджея, всего-навсего манифесты, причем благодаря осознанному инновационному обмену, осуществляемому через пульт, манифесты выполнимые, включенные в непрерывный развлекающий ритм планетарной вечеринки. Его сакральность условна, а качество — временно.

Чтобы совершить революцию в некой сфере, утверждает диджей, создайте эту сферу сами, дабы не мешать танцевать соседям, владельцам и акционерам уже существующих сфер.

Что вы можете ответить диджею? Ничего. Вы имеете право сохранять молчание, и это право позволяет вам сосредоточиться и приступить к персональному политдзену: разоблачению, избиению и изгнанию диджея, узурпировавшего ритм общей жизни.

Гораздо легче, конечно, верещать со сцены: «третья мировая будет гражданской» на фестивале «Панки за…» или «Панки против…». Или другой вариант ущерб­ной (отстающей, а не обгоняющей диджея) революционности — тихие энтузиасты, мучительно вычисляющие по ночам, кого бы в собственном подъезде, когда настанет судный день, повесить в первую, а кого во вторую очередь. Тихие энтузиасты обычно ассоциируют себя со словом «патриоты». Представьте, что вам предлагают выбрать из десяти одинаковых гвоздей один, отечественного производства, и, если вы ошибаетесь, вколачивают с чувством выполняемого национального долга оставшиеся девять гвоздей вам в тело. Такой патриотизм революционен только в том смысле, что тоже требует от вас сверхъестественности, но сверхъ­естественности ими же и запрограммированной, чужой вам. Монополию на такую сверхъестественность присваивает корпорация-государство.

Государство вообще представляет собой злую пародию на коллективный результат политдзена. Легитимность и санкционированность власти пародируют экзальтированность и синхронность людей революции. Правовая система и карательные учреждения передразнивают нераздельность и очевидную без слов солидарность восставших. Неснимаемое противоречие между государством и политическим дзеном в том и состоит, что государство представляет из себя насильственно организованную сумму вынужденно одиноких и оттого несчастных единиц, а политический дзен в своем результате, строго наоборот, является стихийно возникающим коллективным телом до этого момента обособленных и оттого счастливых людей.