Читаем Анархизм и другие препятствия для анархии полностью

С другими выводами Хоума согласиться нельзя. Самиздат, термин, заимствованный Хоумом, в самом деле указывает на стремление к независимым публикациям, но, вопреки его добавлению, никак не значит политической ориентации на «антибольшевистский коммунизм». Если и есть какая-то самиздатская политическая ориентация, общая для панков, неоистов и даже для субгениев и фанатов «Грэйтфулдэд», то это анархизм – часто в ситуационистской интерпретации. Поклонники рабочих советов и другие марксисты-леваки встречаются редко, наверное, даже либертарианцев – и тех больше. И им служат дурную службу ассоциации с печально знаменитыми отвратительными идеологизаторами вроде журнала «Переработанный мир», ежеквартальника из Сан-Франциско с длинной историей сотрудничества с полицией. Вопреки Хоуму, «как традиция» самиздат не «по необходимости коллективен»

ни в целях, ни
в методах. Многие маргиналы, делающие плакаты, выпускающие фэнзины или просто пишущие письма, буквально кричат в пустоту в силу географической и политической изоляции. Большинство художников мейл-арта будут так же удивлены, узнав, что они коммунисты, как панки, которым сказали, что их цель – объединение всех видов человеческой деятельности. Книга Хоума – не история, это попытка украсть традицию и приспособить ее под собственные нужды.

Однажды Карл Краус написал пьесу на 800 страниц, которую, как он объяснял, следовало исполнить в амфитеатре на поверхности Марса. Эту мою очень длинную рецензию на очень короткую книгу следовало бы опубликовать в фэнзине, выпущенном на Юпитере. Тоненькая книжка Хоума настолько переполнена пустопорожними заявлениями, что автор вполне может рассчитывать на невнимательность критиков, которые не заметят большую их часть. Отступления об объективности и полноте у Хоума очень навороченные, но совершенно не по делу. Отбирая и описывая разные темы, Хоум автоматически придает им форму, выдает информацию, подвергнутую сильнейшей редакторской правке, за изложение традиции, в теории целостной – ведь ей дано имя и приписано, на некотором уровне, единство. Это важно не столько для разных посторонних бездельников, которых

пустили, сколько для многих утопических течений, которых не взяли, -
в результате чего даже течения, в книге присутствующие, были искажены из-за неправильного контекста. Как писал Томас Джефферсон о газетах, «даже сама Истина становится подозрительной, если она помещена в грязный сосуд».

Оговорки только отнимают критические аргументы у читателей, которым они здесь нужны даже больше, чем всегда. Я заметил, что чем больше я про что-то знаю, тем легче мне найти ошибки в том, что Хоум про это говорит. Поэтому я не верю ему даже там, где он, вроде бы, знает больше меня, – потому что в теории это всегда так, а на практике, насколько могу судить, всегда не так. Предположительная читательская аудитория книги – кому она открытым текстом адресована, – это те, кто так или иначе вовлечен в традицию в настоящем. У них больше энтузиазма, чем информации – о традиции, а вернее, о том, что традиция неожиданной глубины и ширины вообще существует, и они – ее часть. Пижонский цинизм Хоума они (ошибочно) принимают за игры того же рода, в которые сами играют с товарищами – например с панками, – и не замечают метацинизм высшего порядка, которым вдохновлены хоумовскиеманипуляции-путем-искажений. Хоум потешается и над ними. Когда они, что весьма вероятно, обнаруживают вранье в фактах и в интерпретациях, связанных с их собственной тусовкой, то склонны скорее простить это как отдельную ошибку, потому что вся картина в целом выглядит правдоподобно.

Не думаю, что я много умнее среднего гипотетического читателя Хоума, но я так долго во всем этом варился, что знаком, пусть и в разной степени, с огромным количеством разных течений – а с другой стороны, никогда не принадлежал полностью к какому-либо одному (ни к субгению, ни к анархизму, ни к панку, ни к сюрреализму). Я далеко не единственный, кто мог бы написать подробную критику Хоума; однако почему-то за прошедшие шесть лет никто другой этого не сделал. Ну, я в таком положении не в первый раз…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Александр Абдулов. Необыкновенное чудо
Александр Абдулов. Необыкновенное чудо

Александр Абдулов – романтик, красавец, любимец миллионов женщин. Его трогательные роли в мелодрамах будоражили сердца. По нему вздыхали поклонницы, им любовались, как шедевром природы. Он остался в памяти благодарных зрителей как чуткий, нежный, влюбчивый юноша, способный, между тем к сильным и смелым поступкам.Его первая жена – первая советская красавица, нежная и милая «Констанция», Ирина Алферова. Звездная пара была едва ли не эталоном человеческой красоты и гармонии. А между тем Абдулов с блеском сыграл и множество драматических ролей, и за кулисами жизнь его была насыщена горькими драмами, разлуками и изменами. Он вынес все и до последнего дня остался верен своему имиджу, остался неподражаемо красивым, овеянным ореолом светлой и немного наивной романтики…

Сергей Александрович Соловьёв

Биографии и Мемуары / Публицистика / Кино / Театр / Прочее / Документальное
Былое и думы
Былое и думы

Писатель, мыслитель, революционер, ученый, публицист, основатель русского бесцензурного книгопечатания, родоначальник политической эмиграции в России Александр Иванович Герцен (Искандер) почти шестнадцать лет работал над своим главным произведением – автобиографическим романом «Былое и думы». Сам автор называл эту книгу исповедью, «по поводу которой собрались… там-сям остановленные мысли из дум». Но в действительности, Герцен, проявив художественное дарование, глубину мысли, тонкий психологический анализ, создал настоящую энциклопедию, отражающую быт, нравы, общественную, литературную и политическую жизнь России середины ХIХ века.Роман «Былое и думы» – зеркало жизни человека и общества, – признан шедевром мировой мемуарной литературы.В книгу вошли избранные главы из романа.

Александр Иванович Герцен , Владимир Львович Гопман

Биографии и Мемуары / Публицистика / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза
Бомарше
Бомарше

Эта книга посвящена одному из самых блистательных персонажей французской истории — Пьеру Огюстену Карону де Бомарше. Хотя прославился он благодаря таланту драматурга, литературная деятельность была всего лишь эпизодом его жизненного пути. Он узнал, что такое суд и тюрьма, богатство и нищета, был часовых дел мастером, судьей, аферистом. памфлетистом, тайным агентом, торговцем оружием, издателем, истцом и ответчиком, заговорщиком, покорителем женских сердец и необычайно остроумным человеком. Бомарше сыграл немаловажную роль в международной политике Франции, повлияв на решение Людовика XVI поддержать борьбу американцев за независимость. Образ этого человека откроется перед читателем с совершенно неожиданной стороны. К тому же книга Р. де Кастра написана столь живо и увлекательно, что вряд ли оставит кого-то равнодушным.

Рене де Кастр , Фредерик Грандель

Биографии и Мемуары / Публицистика