Анастасiя

Это означало, что Леха, как и я, при путешествии в шестнадцатый век стал Геннадием Костромским, каликой перехожим. Но из этого открытия пока ничего не следовало. Информация о том, что Леха — Геннадий спал под стеной Успенского собора однажды в июне 1547 года ничего не давала для разгадки его болезни сердца в 2007. Надо было двигаться дальше.

Нынешний Геннадий Костромской повертелся, укладываясь поудобнее, удовлетворенно вздохнул и заснул сном праведника. И ему снилась Анастасия с лицом Анны Австрийской, королевы одиннадцатого «б» класса.

* * *

Наутро был объявлен знаменитый собор по всей земле русской. Изо всех удельных городов велено было созывать в Москву людей избранных, всякого чина и звания для важного государственного дела, и волостей, и тиунов, и бурмистров, и старост, и простых крестьян, и ратманов, и целовальников.

В назначенный воскресный день после обедни царь Иван вышел из Кремля, окруженный духовенством и ближними боярами, сопровождаемый военной дружиной. Он поднялся на лобное место. Дружина встала вокруг. По всей Красной площади плотно клубился народ. Яблоку негде было упасть.

День был солнечный. Праздничные бармы и фелони священнослужителей блистали червонным золотом. Солнце играло на кончиках пик и бердышей стражи.

Отслужили молебен. Протопоп Сильвестр стоял за спиной митрополита. Макарий благословил всех. Иоанн обратился к нему и сказал громким голосом, чтобы слышно было на всю необъятную площадь.

— Святый владыко! Рано Бог лишил меня отца, матери, а вельможи не радели ко мне, хотели быть самовластными. Они моим именем похитили саны и чести, богатели неправдою, теснили народ. Никто не претил им. В жалком детстве моем я был глухим и немым, не внимал стенаниям бедных, и не было обличения в устах моих. Господь наказывал меня за грехи то потопом, то пожаром, мором, — продолжал Иван, голос его срывался. — И все я не каялся. Наконец Бог наслал великие пожары, и вошел страх в душу мою и трепет в кости мои, смирился дух мой. Умилился я и познал свои согрешения: прошу прощения у духовенства, у народа моего и даю прощения князьям и боярам.

Геннадий Костромской смотрел на него сбоку из толпы. Грузные фигуры священников в золотой парче качались между мной и Иваном, то и дело, загораживая его от моего взгляда. Когда молодое лицо его делалось доступным взору, видно было, как шевелятся его губы.

— Скоморох, — отчетливо сказал кто-то за моим плечом.

Мне казалось, что молодой царь говорил искренне.

Иоанн замолчал, передохнул и поклонился на все четыре стороны.

— Люди Божии, нам дарованные Богом! Люди русские! — обратился он к народу. — Нельзя исправить минувшего зла, но могу впредь спасти вас от притеснений и губительств. Оставьте ненависть и вражду, соединимся все любовью христианскою. Я судия ваш и защитник отныне. Прощаю всех, поносивших мя, и именем судии небесного зову вас ко всепрощению…

Никогда еще столь дивные речи не звучали с лобного места, и никто из великих князей Московских и Киевских не обещал всепрощения и справедливости народу русскому. Я ждал этих слов и знал, что сии будут произнесены, но трепет пробежал по моим членам.

* * *

И еще говорил царь и великий князь Московский о десяти заповедях библейских, о Москве — третьем Риме, единственном средоточии истиной божественной веры. О святости царской власти говорил, о торжестве божественной доброты и поражении дьяволовой злобы и ненависти.

В тот же день был обозначен царский совет — Избранная Рада. В нее вошли митрополит Макарий, протопоп Сильвестр, незнатный дворянин Алексей Адашев-Ольгов и Ярославский князь Андрей Курбский.

Алексею Адашеву, человеку, который ни единым поступком не опорочил своего честного имени, ставившему всегда на первое место счастье родной земли, Иван пожаловал чин окольничего. Ему поручено было принимать челобитные от всех обиженных, богатых и бедных, сирот и убогих. Как говорят предания, семнадцатилетний мальчик-царь Иван сказал при этом Алексею:

— Ставлю тебя на место высокое не по твоему желанию, но в помощь душе моей, которая стремится к таким, как ты. Да утоли её скорбь о несчастных, коих судьба вверена мне Богом! Не бойся ни сильных, ни славных, когда они, похитив власть, беззаконствуют. Да не обманут тебя и ложные слезы бедного, когда он в зависти клевещет на богатого! Страшись единственно суда божьего!

На такой умилительной ноте при всеобщем ликовании и слезах народной радости начался период расцвета великой России.

* * *