Анастасiя

А на полу возле одного из кресел навзничь, раскинув руки, лежал с искаженным лицом человек. Глаза у него были открыты, в зрачках отражался свет свечей.

Сцена была точно из голливудского фильма ужасов. Сюрреализм, в натуре.

— Опаньки! — воскликнул Матвей за моей спиной. Оглянувшись, я заметил, что даже в неровном желтом свете его лицо бледнее того, что на полу.

Я нагнулся и вдруг узнал это лицо, до неузнаваемости преображенное страданием. Это был Алексей Васильев, наш с Матвеем школьный товарищ из одиннадцатого «б», д′Артаньян по простому. Третий из мушкетеров королевы Анны. Соображая откуда здесь мог взяться Лешка Васильев, мой однокашник по институту, я, торопясь, щупал у него сонную артерию, пытаясь почувствовать пульс. Он все-таки был, хоть едва прощупывался, сердце билось неровно и слабо. Толчки пульса были прерывистыми. После нескольких ударов наступила долгая пауза.

— Скорую, скорее, — закричал я. — Матвей, он жив! Это же Лешка! Лешка Васильев! Давай скорую!

Матвей судорожно набирал номер на своем мобильнике.

— Алё! Скорая!. Скорая, алё? — кричал он, изрекал ругательство и снова набирал номер.

Я поставил канделябр на компьютерный стенд и опустился на корточки перед раскинувшимся телом. Что-то осталось во мне от медико-физического образования, которое было получено восемь лет назад, когда мы изучали анатомию и правила оказания первой помощи при чрезвычайных ситуациях. Первое, что следовало сделать, это запустить остановившееся сердце.

Я задрал Лехе майку и рубашку и начал сильно нажимать на грудную клетку в такт с моим собственным сердечным циклом. Через несколько минут пот уже катил с меня и застилал глаза. Пульса все еще не было.

Я принялся делать искусственное дыхание «рот в рот».

Потом снова массировал грудную клетку. Потом снова делал искусственное дыхание. В какой-то момент у него дрогнули веки. Лежащий Лешка повел глазами, и синие губы его шевельнулись.

Я перестал массировать и, пощупав пульс, ощутил редкие неровные толчки.

Губы его продолжали двигаться, он что-то хотел сказать. Я склонился к его лицу и услышал имя. Или мне это показалось. Я склонился еще ниже. Сначала мне почудилось, что он сказал «Анна», потом я услышал совсем странное «Оно болит». Наконец, разобрал:

— Анастасия, — шелестел невнятный Лешкин шепот. — … Анастасия… — И глаза его закатились.

* * *

Неожиданно зажегся свет. Комната потеряла свой виртуальный облик и наполнилась людьми. Прибыла скорая помощь и милиция.

— А милицию мы вроде бы и не вызывали, — удивился Матвей.

— Кто-то, выходит, вызвал. Милиция сама не приходит, — сказал я.

— Внимание всем! — раздался решительный голос. — Прошу закрыть входную дверь и никому не покидать помещение. Идут следственно-розыскные мероприятия. Следователь районного отделения МВД майор Вихрь Иван Петрович.

Я встал с колен, уступив место белым халатам, отряхнул брюки и отошел в угол.

Матвей с белым лицом стоял молча.

— Ну что он? — спросил Матвей.

— Пульс есть, — сказал я. — Откуда он взялся здесь, наш д′Артаньян?

— Потом расскажу, — сказал Матвей. — Я сюрприз хотел вам сделать.

— Уже сделал, — сказал я.

Про шепот из синих губ я ничего не сказал. Я не сказал про него и строгому следователю с блокнотом, который так решительно принял на себя командование. Умолчал я и еще об одном наблюдении. Когда я, задрав к подбородку рубаху, массировал Лехину грудную клетку, то заметил на коже сбоку, там, где сердце, узкий кровоподтек, но это была не рана. Как узкая гематома без повреждения кожи. Скорее, стигмат. Он по форме напомнил след копья на теле распятого Христа, когда, по Булгакову, римский стражник подал ему на кончике копья смоченную водой губку и со словами: «Хвали великодушного Игемона!» вонзил копье в сердце распятого. И таким образом прекратил невыносимые страдания.

Делая массаж и нагибаясь над Лешкиным телом, я отчетливо рассмотрел странный след. Точно. Это была не рана. Из нее не сочилась кровь. Да и поверхность кожи не была повреждена, когда нажимал на ребра, след двигался вместе с кожей.

Пока я рассказывал небритому молодому следователю, что свет погас и ничего не было видно, белые халаты хлопотали над поверженным. Я угадал, что пожилой доктор с усталым лицом всадил ему укол камфары в сердце. Делали электрокардиограмму с помощью переносного кардиографа, мерили давление.

Наконец белые халаты встали с колен и отряхнулись.

— Все может быть очень плохо, — сказал усталый врач. — Острая сердечная недостаточность. Больше ничего сделать не сможем. Нужна реанимация. Несите скорей в машину. Капельницу не забудьте.

И он сел за компьютерный столик писать заключение.

Бармен и Матвей подняли Леху, переложили на складные носилки и потащили их на улицу.

— Куда повезете? — спросил я доктора.

— Где место будет, — ответил он, не отрываясь от писанины, — может быть, в Склифосовского.

— Это бы лучше всего, — сказал я.

Он хмыкнул.

— Кто-нибудь знает, как зовут пострадавшего? — спросил майор Иван Петрович Вихрь, обнюхав и осмотрев всю комнату.